Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

Двигаясь в темноте, Бенита скорее угадывала, чем видела тех, кто пришел проводить ее мужа в последний путь. По другую сторону телеги шагала пасторша, бережно поддерживая рукой спящего на узлах младенца. Сразу же за телегой шли сылмеская Элла и лаурисооская Линда, а между ними, всхлипывая, Минна. Затем следовали мужчины и пастор со своей старшей дочерью, оба держались за оглоблю своей маленькой тележки, волоча ее за собой. В тележке дремал сын хозяев Рихвы Роберт, так как Бенита решила, что ребенок должен присутствовать на похоронах своего отца.

Мужчины нарочно чуть-чуть отстали, чтобы беспрепятственно поговорить и выкурить трубку. Время от времени до Бениты доносился сладковатый дух табака; и долго еще над дорогой, окутанной влажной дымкой, стоял запах самосада.

Когда телега въехала в железные кладбищенские ворота, лаурисооский Кустас исчез. Бенита не могла понять — сам ли Кустас боялся показываться в поселке или Линда услала мужа обратно.

Но, несмотря на это, провожающих оказалось достаточно, чтобы снять гроб с телеги и донести до могилы. Правда, мужчин было маловато, отец Каарел да сылмеский старик, однако и женщины подставили плечи, оттолкнув Бениту, когда она захотела помочь нести гроб.

Пастор тут же, у края могилы, натянул на пиджак талар, торопливо прочитал молитву, сказал несколько утешительных слов близким покойника, но петь псалом на этот раз не стал. Его жена тихонько завернула лошадь, чтобы тем временем отвезти домой пожитки и детей. Пасторша справилась с этим на редкость быстро, и, когда песок застучал по гробу Иоосепа, Бенита краем глаза увидела, что рихваский мерин понуро стоит у стены церкви со сгоревшей башней.

Только Минна, Бенита и Роберт, который всю дорогу спал в маленькой тележке пастора, укрытый шубой, стояли без дела на краю могилы. Остальные провожающие, и даже пастор, снявший с себя талар, сменяя друг друга, закидывали яму землей. Четыре лопаты все время были в движении.

Когда гроб еще стоял на досках над могилой, Бениту на какой-то миг охватило смятение. Она не предусмотрела, что понадобятся веревки, и теперь боялась, что гроб с телом Иоосепа придется сбросить в могилу. С чувством огромной благодарности Бенита увидела, как отец вытащил из-за куста запасные вожжи.

Провожающие начали разравнивать могильный холмик. То ли деловая обстановка, царившая ранним утром на кладбище, высушила слезы, то ли внимание людей отвлекали падающие с веток за шиворот капли росы — во всяком случае, никто не плакал. Старая хозяйка Рихвы украдкой кинула взгляд на молодую вдову и словно прочла в ее глазах подтверждение тому, что в смутные и трудные времена не годится выставлять напоказ свои чувства.

В официальные книги смерть Иоосепа занесена не была.

Советуясь накануне вечером с пастором, Бенита высказала свое беспокойство относительно этой стороны дела, но пастор полагал, что правильнее оформить бумаги задним числом, и обещал быть свидетелем. Он посоветовал Бените сказать властям, что случайная пуля оборвала жизнь ее мужа. Духовный пастырь считал, что таким образом рихваская семья оградит себя от лишних хлопот. К тому же, заметил пастор, во время войны, когда каждый день гибнут тысячи людей, искать убийцу не станут.

Поначалу совет пастора показался Бените странным. Но, подумав, она отдала должное его житейской мудрости. После полуночи Бенита на часок прилегла, и в полудреме ей стало казаться, что пуля, настигшая Иоосепа, действительно была послана из какого-то фронтового окопа и нашла свою жертву за десятки километров оттуда.

Холмик был готов. Каарел выровнял края лопатой, и сылмеская Элла принесла из телеги еловые ветки. Пасторша робко шла по боковой дорожке, неся в руках желтые георгины. Элла покрыла холмик зелеными ветками, пасторша положила цветы в изголовье могилы; наступил момент, когда нечего было больше делать, и люди стали вопросительно поглядывать друг на друга.

Бенита принялась рассматривать цветы на ковре из еловых веток, они сверкали, как желтое одеяло цыганки на зеленом рихваском лугу.

Каарел снял с дерева кепку и отряхнул с нее капли росы. Это как бы послужило сигналом. Сылмеский старик сгреб в охапку лопаты. Элла смотала вожжи, лаурисооская Линда погасила все еще горевший фонарь.

Минна и Бенита, державшая за руку ребенка, последними покинули холмик.

Пасторша подошла к Бените, пожала ей руку и сказала:

— Я могу вам посоветовать псалом для надгробья.

— Да, — пробормотала Бенита.

— Ты создал чувства мир не для того, чтоб хлад могилы скрыл его, — торжественно произнесла пасторша.

Бенита кивнула. Поверх плеча пасторши она видела, как Каарел сложил лопаты в другую телегу, а затем стал рыться в сене. Найдя пакет, он протянул его господину пастору, который задумчиво стоял в стороне с чемоданом в руках и смотрел на сгоревшую колокольню, над которой летало воронье.

Бенита увидела, как святой отец протестующе поднял руку, но в конце концов сдался и взял то, что Каарел ему совал в руки.

— Чтоб все было как у людей, — услышала Бенита голос отца, — чтоб счеты были ясны как на небе, так и на земле.