Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

Я разрыдался как ребенок, странно, но этот недостойный мужчины взрыв чувств помог мне. Появился повод повторять в мыслях: ты, Жан, глупый сентиментальный южанин, прекрати реветь! Никому твои слезы не помогут, ни тебе, ни тем двум девчонкам, выскочившим на велосипедах из-за живой изгороди и угодившим под колеса «ситроена». Слезы ничего не изменят, вставай-ка, Жан, единственно, что может унять душевную боль, это наказ отца, данный тебе в детстве: работай и молись!

Я медленно поднялся, как старый больной зверь, и пошатываясь продолжал путь. Я не стал оглядываться — возможно, поодаль, на взгорке, стоял Эрнесто, держа в руке окровавленный нож, который он позабыл отшвырнуть прочь; больше всего его интересовало, куда запропастился этот идиот Жан, на горизонте до сих пор не видать мчащегося белого «мерседеса», за которым, подобно дымовой завесе, клубится красная пыль.

Я плелся к стоянке машин. Ну и пришлось же людям гнуть здесь спину, добывая руду из недр земли. Огненная полоса заката передвигалась по стене карьера все выше и выше — до наступления темноты с Бесси должно быть покончено.

Только что я плакал, а теперь стал взахлеб смеяться. Почему бы мне не проявить послушание? Таким, как я, дабы вымостить себе дорогу в жизни, ничего другого не остается. Покорность — мое единственное достояние в этом мире. Невероятно, но я был почти на вершине счастья. Едва я переехал в город, как мне удалось получить место на бензостанции. Подручный, ученик, но как бы там ни было — работа! Многие согласны были везти на себе какой угодно воз, лишь бы получить работу, отстаивали в очереди за дверью биржи труда, а мне повезло. Послушание и усердие определяли каждый мой шаг, и вскоре я уже стал немного разбираться в моторе и был годен на большее, чем сунуть шланг в бензобак или протереть стекла и фары.

Но что поделаешь, если мадонна отвернулась от меня, оставив однажды вечером одного на бензоколонке. Стояла осенняя пора, к тому же будний день, клиентов почти не было, так что я прекрасно со всем справлялся.

Но судьба решила подвергнуть меня испытанию. Первую его половину я выдержал с честью. Господин, сидевший за рулем «ситроена», вышел из машины и небрежно бросил мне — дескать, взгляните, что там с мотором, не тянет. Ну конечно — засорился карбюратор. Меня прямо-таки распирало от гордости, что я столь быстро обнаружил неисправность. Ох, Жан, до чего же ты сообразительный парень, с довольным видом бормотал я себе под нос, вновь собирая карбюратор. Держа в руке гаечный ключ, я время от времени бросал взгляд на владельца «ситроена», не собирается ли он поторопить меня, иные клиенты весьма нетерпеливы. Этот странный человек сидел на белом пластмассовом стуле, и его губы шевелились. Я подумал — наверное, напевает что-то про себя, как и я. Ничего подобного! Он разговаривал с кем-то, кто, по его мнению, сидел на соседнем стуле, хотя стул пустовал! Мужчина напрочь позабыл о моем существовании, он размахивал руками, то и дело поворачивался к несуществующему соседу, затем неожиданно вытянул вперед руку, словно собираясь встряхнуть призрак за плечо, но тут же отдернул, как будто его обожгло. Возможно, испугался собственной неучтивости. Я знал, что не подобает таращиться на клиентов, но меня подстегивало любопытство; я сбавил темп, то и дело поглядывая из-за капота на господина. На нем был элегантный серо-голубой костюм, который, несмотря на сумерки, слегка поблескивал, а вот стоптанные туфли с загнутыми кверху носами никак не вязались с его одеждой. Обычно у людей, ездящих на машинах, обувь почти не снашивается, как и у старичков с легкой поступью; где же пришлось странствовать этому господину, чтобы так истрепать свои туфли?

Закончив работу, я по пожелтевшей лужайке медленно направился к мужчине, испытывая в душе какую-то необъяснимую тревогу. Я надеялся, что он сам заметит меня, вскочит, расплатится и уедет. Почему-то мне хотелось, чтобы он поскорее исчез отсюда. К сожалению, господин не торопился. Взмахом руки он пригласил меня сесть. Поскольку он только что обращался к стулу и разговаривал с кем-то несуществующим, мне показалось, что, опустившись на сиденье, я расплющил призрак.

Мужчина осведомился, закончил ли я работу, и посмотрел на меня ясным взглядом, словно и не беседовал только что с духом.

Я кивнул.

Он положил передо мной на столик крупную купюру, на эти деньги он мог бы купить себе две пары новых туфель, и заявил, что сдачи не надо. Тем не менее это царское вознаграждение показалось ему недостаточным. Он выудил из кармана флягу с коньяком, открутил стаканчик, наполнил его до краев и протянул мне. Сам же поднес бутылку ко рту и стал пить прямо из нее, на миг оторвавшись, чтобы рассеять мои колебания:

— А вы чего ждете?

Глухой голос был недовольным и требовательным.

Да, послушание было моей слабостью. Щедрая плата лишила меня возможности возразить господину.

Коньяк был выдержанный и крепкий, на секунду перехватило дыхание и зашумело в голове.