Гнездо аиста

Гойдич опустил наконец руки и невольно взглянул на часы — было без семи минут девять.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, не пойму, куда клонишь, — сказал он.

С трудом, с большим трудом Гойдич поднялся и подошел к карте.

— Вот тут, вокруг Трнавки, — Калужа, Стакчин, Ольшава, — пояснил Врабел и, помолчав немного, продолжал: — Конечно, я знал, что ты мне скажешь. Но ты должен это сделать. Это ведь важно не только для Валента, но и для тебя. Да погляди на карту! Ты же, черт возьми, тоже немного стратег! В этом углу, где у вас начинаются холмы и где вы граничите с Валентом, у тебя нет почти ни одной опорной точки. Деревни тут сплошь единоличные. Такое положение недопустимо и опасно для вас обоих. Да ты и сам это понимаешь.

— Одну бригаду мы уже отпустили домой, — мрачно прохрипел Гойдич.

Врабел отошел и, остановившись в нерешительности за спиной Гойдича, поглядел на Бриндзака, который все время молча слушал.

— Думаю, что справитесь и без нее, — сказал он, похлопав Гойдича по плечу. — А как обстоят дела в Трнавке? Тут мы явно что-то проморгали. От нее зависит многое. Это же Малая Москва! И если даже там в кооператив вступили не все, то что тогда говорить о других деревнях?!

— О Трнавке шел разговор на оперативке, — сказал Гойдич. — Утром туда поедет Бриндзак. Я вернусь в Чичаву.

— Э, нет! — Врабел распрямил спину. — Знаешь, Иожко, давай-ка двинем туда сейчас! Кто там после Зитрицкого крепкий орешек?

— В Трнавке?! — удивился Гойдич и снова невольно взглянул на часы.

— Хаба, — сказал Бриндзак. — В последний год войны он был старостой. Типичный кулак-кровосос. Недавно женил сына и хотел смошенничать с землей и скотиной — разделить на две семьи, чтобы достаток его не бросался в глаза. Подходящая кулацкая семейка.

— Так! — сказал Врабел. Морщины на его лбу разгладились, глаза заблестели — в них вспыхнула надежда. — Пожалуй, он мог бы откупиться, если приведет за собой в кооператив всю деревню.

Гойдич знал, что это означает.

6

Павел и Петричко вышли от Резеша и окунулись в ночной мрак. Павел брел как слепой. Не видел ни забора, ни соседних домов. Все пространство между омертвевшими домами заполнила черная влажная мгла… Только на противоположной стороне площади в окошке национального комитета мерцал огонек.

Моросило, ноги скользили в вязкой грязи; они шли неуверенно, словно по краю дамбы. Сделав несколько шагов, Петричко натолкнулся на Павла и громко выругался. Рядом, у Тирпаков, яростно залаяла собака. Наконец они все над нашли ощупью забор, Петричко ухватился за перекладину и остановился.

— Эти люди сами себе вредят, — произнес он почти торжественно. — Они поступают с собой жестоко, а мы хотим им помочь. — В голосе его звучала спокойная, глубокая уверенность. — Но, помогая им, мы, разумеется, помогаем и себе. Теперь для нас, Павел, имеет огромное значение время. Для нас и для тех, — он махнул рукой, — для тех, на Западе, что выступают против нас и которым так хочется снова поставить нас на колени. Я рад, что мы начали это наступление. Мне, Павел, хочется, чтоб на душе было тепло. Она у меня, братец, еще с давних пор застыла… Взять того же Резеша… За два-три года он может превратиться в матерого кулака. Надо уберечь его от этого. Человек в жизни своей бывает и таким и сяким, он может вершить и добрые и черные дела. Но мы должны уберечь Резеша от ошибок. Он хороший хозяин и сумеет помочь хорошему делу.

— Конечно. А зачем ты меня потащил к нему? — спросил Павел.

— Я знал, что ты и Резеш всегда были в хороших отношениях.

На дороге раздались тяжелые, чавкающие по грязи шаги. Кто-то, шумно топая, приближался к ним.

— Кто тут?

— Чего тебе? — откликнулся Петричко.

— Это ты, Петричко? — раздался голос.

В темноте смутно вырисовывалась грузная фигура: Петричко узнал Рыжего.

— Меня за вами послали. Черт возьми! Хорошо, что встретил вас. Приехали Гойдич и секретарь областного комитета товарищ Врабел. Кажется, состоится какое-то заседание. Найди их, говорят, а как искать, когда тут тьма кромешная…

Петричко ускорил шаг. Павел и Рыжий едва поспевали за ним.

— Бьюсь об заклад, я знаю, что сейчас будет. Мне это ясно как божий день, — продолжал разглагольствовать Рыжий. — Ну, как там Резеш? Ничего не получается, да? Мерзавец, подлец! Я его знаю. Я бы их всех… Тут кого ни стукни — не промахнешься. Все только словами прикрываются. И на кой нам тащить их с собой в социализм!..

Его резкий голос гулко разносился по тихой площади.

— А что Войник запел, знаешь? Жена, мол, не хочет. Известное дело — как завалятся в постель, то до полуночи он ее пугает кооперативом, а после полуночи она его. А кто у них дома голова — и не разберешь.

— Не ори. Поздно уже, — сказал Павел.

— Да ладно, пускай вся деревня знает: здесь что-то происходит! Пускай все поймут наконец, что они идут к социализму!

Откашлявшись, он снова загорланил.