— Черт возьми! А ничего был зверюга! — воскликнул он с неподдельным изумлением и в то же время со злостью. — Такое не часто случается!..
— Я его видел совсем близко, — сказал Штенко и показал топором в сторону, куда умчался кабан. — Пробежал шагах в десяти от меня. Да где там — в восьми, не больше. Ты и представить себе не можешь — не кабан, а просто танк! Это же самая настоящая подлость с его стороны — удрать от нас!
— Так что же ты, сукин сын, не трахнул его топором?! — взорвался Гунар.
— Легко сказать — трахнул топором! Это ж не кабан, а танк. Вот такой! — Штенко раскинул руки. — С доброго коня! Матерь божья! Такого страшного зверя мне в своей жизни еще не доводилось видеть. Я еле успел отскочить в сторону. Даже топор затрясся со страху. Ей-богу, не вру! — заключил он, обернувшись к Олеяру.
— Заткнись! — тяжело дыша, сказал Гунар. — Я пошел… Да… За нами ведь должен был идти стрелок — где он?
— Думаешь, меня это не бесит? — снова заговорил Штенко. — Жрать дома нечего, а тут такая свинья сбежала, можно сказать, прямо с тарелки?
— Заткнись!.. Я пошел, — повторил Гунар и зашагал по тропе.
В это время к ним подошел лесник, и Штенко стал пояснять ему:
— Вот тут пробежал. Боже ты мой! Вы только посмотрите, какие выкрутасы он выделывал!
— Черт возьми! Это же тот самый матерый вепрь… — Лесник расстроенно глядел на следы.
Услышав слова лесника, Гунар остановился.
— И такая зверюга ускользнула от нас… — с досадой заметил он и спросил: — А где молодой Копчик? Ведь у него было ружье. И он мог пойти за нами.
— Мог, — сказал Олеяр, стряхивая снег с шапки и плеч.
— Это уж не твоя забота, Пишта, — сказал лесник. — Я поставил его у Спалениска. Кто-то должен был прикрывать фланг. Ведь у нас мало ружей.
— Надо же, упустить такого зверя! — ворчал Гунар.
Гойдич продолжал стоять, вперив взгляд в землю. Он был взволнован. Два ряда глубоких следов терялись в кустарнике и зарослях сухого бурьяна.
Мало ружей? А ведь можно было взять на охоту Бриндзака — тот не раз предлагал составить компанию, подумал он и вздрогнул. Нет, только не его… Нет. Бриндзака ты с собой брать не стал бы. Вот и расплачивайся. Кабан этот был у тебя на мушке, мчался навстречу собственной гибели. И может быть, именно потому, что не было Бриндзака, зверь и ускользнул, а мы все остались с носом… Загонщики злятся и смотрят на тебя голодными глазами. Еще бы! Ты же пообещал каждому добрый кус мяса, если уложишь кабана…
Гойдич отвел наконец взгляд от следов и осмотрелся. Загонщики, сбившись в кучу, стояли рядом с трещотками, палками, топорами.
Гойдич достал из кармана пальто фляжку. Наливая стопочку, он с трудом заставил себя улыбнуться.
— Я уже давно держу этого вепря на примете. И был уверен, что сегодня-то с ним расквитаюсь, — сокрушался лесник.
— Да-а, нам здорово не повезло… — сказал Штенко, почтительно поглядывая на фляжку. — Такое не часто случается…
— А я уже видел его мертвым, — сказал Гойдич. — Ночью мне приснилось, что я уложил кабана. Отчетливо помню даже, как проводил рукой по его жесткой щетине.
— Вы, должно быть, не с женой спали! — прищурив глаза, ухмыльнулся Штенко.
— А ну-ка попридержи язык! — понизив голос, одернул его лесник и скользнул взглядом по лицу Гойдича.
Остальные переглянулись, заулыбались.
— Как ты сказал? Я не с женой спал? Ах ты шалопут! Раз так, не получишь от меня ни капли! — добродушно отшутился Гойдич.
— Правильно, — сказал Гунар. — Да ведь он и сам мог трахнуть того кабана топором. Кабан либо сразу свалился бы, либо мы его добили бы.
— Тогда беру свои слова обратно, — сказал Штенко и облизнулся. — Да, черт возьми, беру обратно! Такая водка, как у товарища секретаря… — Он повернулся к Гунару, который, утерев рот, отдал Гойдичу стопку: — Не то что твоя! После твоего домашнего ликера кажется, будто сосновую шишку проглотил.
Штенко потянулся к стопке, и Гойдич наполнил ее.
— На, пей, раз взял свои слова обратно!
— Ну, следующий от нас не убежит. Такое невезенье дважды не повторяется, — сказал Штенко и, причмокнув, выпил.
— Надо же, ни одного выстрела не сделали!.. А там осталось что-нибудь? — покосившись на фляжку, спросил Гунар.
На тропе, из-за поворота, показались Сойка и Павел, оба с ружьями за спиной. Гунар, прищурив глаза, оглядел обоих.
Обернулся к ним и Гойдич. Всего четыре ружья, подумал он. Но еще есть надежда…
Мороз и резкий ветер словно иглами покалывали ему лицо. Ноги и руки совсем окоченели. Холод вдруг нагнал на Гойдича уныние. Ох, чует мое сердце, ничего уже сегодня с охотой не выйдет, подумал он.
— Теперь мы пойдем к Сивой Студне, — сказал лесник.
Гойдич протянул фляжку Сойке, и тот одним махом выпил все, что в ней оставалось.
— Мать честная! Хороша водочка, да побольше бы ее! Стужа-то ведь лютая! Ну-ка, Гунар, возьми у товарища секретаря ружье! — решительно распорядился Сойка.
— Не надо! — запротестовал, рассердившись, Гойдич.
Он еще раз обвел долгим взглядом залитую солнцем, искрящуюся белую поляну и полосу густых лесопосадок, где скрылся зверь.