Гнездо аиста

— Ты бы хоть объяснил почему, — сказала Клара. — Ты же учитель, учишь детей одному, а они лепечут совсем другое. То, что слышат дома.

Плавчан зло поглядел на жену, нервно почесал грудь.

— Ох, если бы человек всегда знал, что надо делать. — Он начал невольно размышлять вслух. — Будь оно все проклято!

— Да, твой хлеб горек, — ухмыльнулся тесть. — Ты ведь на государственной службе. Но теперь речь идет о моем хлебе. Мне, в конце концов, ничего от тебя не надо.

Клара насторожилась. В ее глазах мелькнуло беспокойство, испуг.

— Я только пришел сказать тебе, что еду. Каждый остается при своем мнении. Если потребуется, мы можем на какое-то время раззнакомиться.

Бошняк резко поднялся.

— Но я все же скажу тебе: дальше так жить не имеет смысла, это ясно каждому, — снова заговорил он. — Ты и сам видишь, но не хочешь признаться. Действовать — вот что теперь нужно. Я бы сгорел от стыда, если бы стал отсиживаться в кустах. Для меня так же необходимо действовать, как для тебя — ничего не замечать. — В голосе Бошняка звучала злость. — Ты-то выйдешь сухим из воды, — продолжал он с горечью. — Ты всегда выкрутишься. Ну и, разумеется, я к тебе не приходил и ничего тебе не говорил. Ты ничего не знаешь.

Петричко прижимал к уху телефонную трубку. Рядом с ним, возле стола, заваленного бумагами, стояли Иван и Демко.

Голос Сойки на другом конце провода звучал так громко, что в канцелярии национального комитета было слышно каждое слово.

— Что такое? Какая делегация? — кричал он. — И ты мне сообщаешь об этом только теперь? Да ведь мы могли спять их с поезда.

— Никто же не знал… — начал было Петричко.

— Вы не знали, что делается в деревне, у вас под носом?.. Черт бы вас побрал, — вопил Сойка, — Кто поехал?

Сойка умолк, когда Петричко назвал имена.

И в самом деле, пока делегация не уехала, пока эти трое не исчезли из Трнавки, думал Иван, никто ничего не подозревал.

— Что за чертовщина! — снова закричал Сойка. Конечно же, теперь придет запрос в связи с их жалобой, И вообще какой позор! Делегация из Трнавки!

— Они хотят, чтоб ликвидировали кооператив, — глухо проговорил Петричко.

— А больше они ничего не хотят? — Сойка смачно выругался и бросил трубку.

Петричко тоже положил трубку. Прошло несколько томительных минут.

— Наши делегаты переборщили и, бьюсь об заклад, сломают себе на этом шею, — сказал он и, покачав головой, снова замолчал.

— Интересно, кто заварил всю эту кашу? Распустить кооператив! И отправляются к нашему президенту. Им надо такого жару задать, чтобы они разом очухались.

— Похоже, они давно собирались и хорошо подготовились — сказал Демко. — Вчера после обеда один за другим исчезли из деревни, а вечером уехали из Горовцов. Никто ничего не знал, даже Плавчан. Утром он прибежал, перепуганный, запыхавшийся.

— Еще бы, — прервал его Петричко, — ему есть чего пугаться.

— Что ж мы теперь будем делать? — спросил Иван. — Все это довольно неприятно, хотя, видимо, случай в Стакчине кое-кого образумил. Скот, который крестьяне самовольно разобрали, сотрудники КНБ привели обратно. Но на этом дело может не кончиться. А затея с делегацией еще вызовет у них бо́льший аппетит.

Демко, который все время сидел, уставившись в одну точку, вдруг медленно произнес:

— Коров нам надо оставить на пастбище — пусть стадо там и ночует. Пока скот весь вместе, кооператив существует.

— Что ж, дело стоящее, — сказал Иван. — Это мы можем организовать. Конечно, сохранить стадо очень важно.

2

На небе в тот день не было ни единого облачка, солнце палило вовсю, и стадо само спешило к колодцу. Павел выливал воду из бадьи в рассохшийся желоб. Вода просачивалась на землю, и коровы пили прямо из лужи. За три дня вокруг колодца образовалось целое болото и налетели тучи слепней.

Павел намочил в бадье рубаху, натянул ее на себя через голову и с удовольствием ощутил на теле влажную прохладу.

Пастбище, где скот лениво пощипывал низкую, высохшую на солнце траву, раскинулось на волнистой равнине. Через все пастбище, как брошенная на землю растрепанная веревка, петляла изборожденная колесами белесая дорога.

В нескольких десятках метров от колодца стояла покосившаяся хибарка и за ней загон с навесом. Навес порядком подгнил, с обломанных досок клочьями свисала почерневшая солома. Утром и вечером сюда приходили женщины — старые члены кооператива — доить коров; утром после дойки подъезжал к самому навесу грузовик молочного завода. Иван договорился, чтобы машина, направляясь из Каменной Порубы в Жабяны, останавливалась тут. Было сухо, и грузовик, проезжая по дороге через пастбище, поднимал клубы пыли. В течение целого дня на пастбище никто не появлялся. Только из деревни, когда разнеслась весть, что коровы не вернутся в хлева, то и дело кто-нибудь приходил узнать, что случилось со скотом. На тропинках, протоптанных в траве, из-за кустов появлялись вдруг фигуры и молча наблюдали за стадом. Павлу казалось, что хоть они с Демко и стерегут скот, но и за ними постоянно следят, опасаясь, не приключилось бы чего с коровами. Так как ничего особенного не происходило, наведываться из деревни стали реже.