Гнездо аиста

— Вы хотите ехать? — повторил Плавчан.

Бошняк кивнул.

— А вдруг это будет ошибкой? Я думаю, это было бы ошибкой, — неуверенно возразил Плавчан.

— Ошибкой было бы не ехать, — твердо сказал Бошняк.

Он сидел, опустив на колени руки, — казалось, он держит в руках вожжи. А свою запыленную шляпу он положил на белую постель с высокой горкой подушек.

Плавчан понурил голову. У него было такое чувство, словно он целый день ходил под дождем, промок до нитки, а на него все падают серые холодные дождевые капли, он почти растворился в них.

Казалось, что с каждым днем зять и тесть должны были б все больше отдаляться друг от друга. Но так или иначе до сих пор они держались вместе. Ничто не могло их рассорить, хотя Петричко и остальные члены комитета требовали от Плавчана, чтобы он или перетянул тестя на свою сторону, или порвал с ним родственные отношения. Однако семейные связи между ними не нарушались, а если ситуация того требовала, они встречались нечасто. Иногда Бошняк шел открыто через площадь к зятю, иногда крался тропинкой вдоль заборов. Ко не было случая, чтобы он отказался вспахать для зятя школьный участок. Когда прошлой весной члены кооператива несли из дому картошку, чтобы подкормить свиней, Плавчан принес из своего погреба картошку, которую ссыпал туда Бошняк. А потом Плавчану пришлось выписывать на тестя тот штраф за невыполнение поставок, который и вынудил его вступить в кооператив. У Плавчана при этом дрожали руки, и он мысленно просил у тестя прощения. Бошняк об этом знал. Собственно, знала об этом вся деревня; и, наверное, потому, что семейные и дружеские связи между тестем и зятем оказались сильнее любых других обстоятельств, учитель Плавчан не вызывал неприязни у жителей Трнавки. И хотя он ходил по домам и агитировал за вступление в кооператив, а теперь снова призывал выйти на кооперативное поле, хотя он прибивал им на заборы плакаты, которые сам писал, они не сердились на него. И он это тоже знал.

В комнате наступила тишина. Только мухи жужжали да рядом в кухне шипело на сковороде сало. Но звон посуды уже утих.

Клара прислушивается, подумал Плавчан.

Он сидел за рабочим столом, где обычно проверял тетради и заполнял всякие официальные бланки. Облачка дыма медленно поднимались вдоль стены, на которой висел детский рисунок: украшенные орнаментом, написанные красивыми яркими буквами слова «Книга — лучший друг».

Книга. Гм. Но какая же книга — лучший друг? Вот бы мне такую книгу, в которой всегда найдешь совет, что и как надо сделать, чтобы никогда не ошибаться.

— Я хотел у вас спросить, отец, — осторожно начал Плавчан. — Чего вы хотите добиться? Сейчас такое положение… Поймите же. Я всерьез опасаюсь, что…

— Мы не можем упустить такой момент, — сказал тесть.

— Какой же это момент? — Плавчан в растерянности вытянул губы. В сорок восьмом, после февраля, политическая жизнь сразу так упростилась, и ему показалось, что теперь он все понимает. Он думал, что пришел конец всем стычкам и страна быстро встанет на ноги. А какое прекрасное будущее их ждало, если бы все взялись дружно за дело, думал он. Поэтому он охотно вступил в партию. Но время шло, и вода мутнела все больше и больше. А теперь он и сам не знал, что делать с теми гадюками, которые отовсюду повылезали.

— Неужто ты сам не видишь? — спросил Бошняк, — Нам надо действовать. Ноги, руки нам еще служат, и нельзя упускать время. Если мы его оседлаем, оно нам будет служить.

Бошняк говорил тихо, но решительно.

— Я не считаю, что сейчас именно такой момент, — сказал со вздохом Плавчан, пытаясь скрыть свою растерянность. Он всегда старался сглаживать всякие противоречия, все еще верил в свою былую мечту.

— По-твоему, мы и дальше должны сидеть и помалкивать, хоть по горло в дерьме? С этим давно пора кончать.

— А не сгущаете ли вы краски? Ведь издавна известно — нет света без тени.

— Болтовня, опять одна болтовня, — махнув рукой, бросил тесть.

Рядом, сложив на груди руки, стояла Клара. Ее взгляд ясно говорил, на чьей она стороне.

Она, как всегда, согласна с отцом, подумал с раздражением Плавчан.

— Разве мы задумали что-то противозаконное? — с усмешкой спросил тесть. — Почему мне нельзя высказать вслух то, что я думаю и как хочу дальше жить? Что со мной могут сделать? Хуже не будет. Посадят в тюрьму? Стало быть, я уже не имею права сказать, что думаю? Выходит, нам только и остается, что подчиняться таким фельдфебелям, как Петричко?! Это уж было бы полной капитуляцией.

— Конечно, поезжайте, папа, — сказала Клара.

Она терпеть не может Петричко. И я понимаю почему, подумал Плавчан. Ее злит, что Петричко только крикнет мне с улицы или постучит в окно — и я уже бегу к нему. Люди в деревне недавно рассказывали, что Петричко на дороге пытался остановить автобус, шофер проехал и не взял его — дорожного мастера! И она так радовалась, потому что чуть подальше тот же шофер сам остановился, увидев Клару, и сказал: «Не хотите ли вы подъехать, пани учительша?» Но о чем, собственно, я? Значит, тесть хочет все-таки ехать.

— Вы очень рискуете, отец.