Гобелен с пастушкой Катей

Сон смежил веки, едва я коснулась раскладушкиной подушки, и в навеянных Морфеем грезах прошедший день конференции сплелся с предыдущим. Я видела за столом научного президиума Октавию, участники коллегиально решали, какого вида мы белые самки, и по очереди превращались то в белых мышей, то в белых кошек. Далее мы ждали своей очереди, чтобы принять канонический вид белых коров, но замешкались, опять пришел черный человек с метлой и стал безжалостно выметать нас вон, а черные женщины его поощряли. Отчего-то они были в набедренных повязках, как на картинах Гогена.

Я проснулась ранним утром в холодном поту и долго не могла вернуться к Морфею. Потом нашла слово, определяющее неадекватное состояние подсознания, сказала себе, что испытываю последствия культурного шока, и блаженно заснула.

Второй день конференции под мрачными сводами монастырских зданий прошел приблизительно в том же ключе что и предыдущий. С утра я оказалась в другой группе, где вчерашний белый джентльмен состязался в риторике с новыми оппонентами: очень активной черной дамой и двумя черными господами. Один из черных господ выглядел как эфиопский Аполлон во плоти, другой оказался коллегой, редактором церковного издания.

Белый господин по имени Стивен, кстати, крупный администратор в сфере бизнеса, за ночь собрался с аргументами. Он открыл прения и попробовал убедить черных соотечественников, что позиция, занятая ими: чистая конфронтация и вечное поминовение обид — вряд ли поможет решить сложные проблемы их дорогой родины, поскольку совершенно деструктивна. Не лучше ли всем американцам, белым ли, черным ли, мужчинам и женщинам, направить усилия умов и культур на достижение достойного компромисса и продумать пути возможного единения для того, чтобы мирно решить волнующие их проблемы. После примирительной части Стивен добавил, что, рискни высказать хоть десятую долю расового неприятия, каковое накрыло его вчера, то в ноль часов, ноль минут ему пришлось бы распрощаться со своим служебным креслом — таковы законы Соединенных Штатов.

— Ага, вот она ханжеская, лицемерная речь белого мужчины! — воскликнула активная черная тетенька, и опять понеслось.

Черная дама, по служебному состоянию чиновник в организации «Равных возможностей», а по зову сердца мусульманская активистка, видела свой долг в неуклонной защите черных братьев и их прав. К моему удивлению, права она толковала расширенно, как предпочтение любой черной кандидатуры на каждое место и всякую должность, невзирая на различие в образовании и профессиональном опыте. Так она видела расовую и социальную справедливость.

Ее откровенные высказывания были поддержаны черными мужчинами, правда не в столь резкой форме, скорее с научно-социальным уклоном. Их позиции соотносились примерно, как идеологический уровень директрисы районной школы-восьмилетки (в советские времена) и платформа вузовского профессора марксизма-ленинизма. И вообще, чем дальше, тем больше в заграничных спорах слышались до боли знакомые мотивы.

Дискуссанты произносили: «черная власть», «черная культура», «особое черное мировосприятие», а мне слышалось: «уникальные традиции», «особый путь» и «национальные ценности». Общим было упрямое стремление обособиться, желание отвергнуть чужой опыт, даже позитивный, и гордо идти своим уникальным путем, невзирая на видимые издержки.

Вполне возможно, что продолжались последствия культурного шока, и мне только казалось, что черные мальчики и ретивая черная дама произносят речи, почти текстуально повторяющие доводы национальных патриотов всех мастей. Только вместо прилагательного «русский» и существительного «духовность» они употребляют параллельно: «черный» и «власть».

Белая часть аудитории давно решила скромно молчать и лишь вежливо улыбалась. По всей видимости, хорошее воспитание подсказало правильную тактику, подобную той, какой я успешно пользовалась с графоманами всех степеней душевных уклонений.

Очень скоро к всеобщей радости и облегчению наступило время обеда. Краткий прием пищи и час на неформальное общение дали возможность вступить в серию личных бесед с иными участниками конференции. Швейцарская манерная девушка поболтала со мной, как европейская дама с европейской дамой, пожаловалась, что местные жители слишком серьезны, и пригласила, когда попаду в Цюрих, обязательно заглянуть к ней. Я пообещала.

Симпатичная черная художница по имени Сэнди, (тонкая, высокая и одухотворенно красивая) советовала не слушать дураков и не обижаться на них (она имела в виду теоретиков черной власти). Мы с Сэнди отлично поговорили об искусстве, свободе творчества и русской литературе. Крупный администратор и многострадальный белый мужчина Стивен толково поспрашивал о политической и экономической ситуации в России, затем представил коллеге-бизнесмену, огромному красавцу, уроженцу Гавайских островов. Тот был одет с блистательным вкусом и держался как член королевской фамилии — в жизни не видала более импозантного мужика! (Хотя он был не белый и не черный, а оттенка старого золота.)