Год багульника. Тринадцатая луна

— Можно подумать, эльфы никогда не убивали своих авлахаров! — развел руками Сигарт.

Моав резко отдернула ладони от костра и бросила на него гневный взгляд.

— Убивали, но лишь для того, чтобы защитить себя — хэурские клинки отбирают нечто большее, чем жизнь! Они убивают души эльфов, а это страшнее любых мучений!

Сигарт не нашелся что ответить, по большому счету, она была права. Всем было известно, что после смерти души эльфов отправляются в Другой мир — Сигарт теперь знал, как он называется. Известно было и то, что хэурам путь туда заказан — им не было места на белых ладьях, ведь их души были лишь оторванными половинами: в Мире-без-Времени они были лишними. После смерти они рассеивались без следа и памяти, и даже убийство авлахара не могло даровать им спасение — звериная природа тянула души хэуров к земле, увлекая за собой и светлые души эльфов: даже после смерти сыновья Хэур-Тала не отпускали добычу, заставляя гибнуть вместе с собой.

Сигарт загрустил. Конечно, он всегда знал о том, что убитые хэурами эльфы никогда не попадут в Другой мир, но до сих пор не видел в этом большого горя. Наоборот, это было поводом для гордости — «подрезать крылышки» эльфу считалось большой удачей. Теперь же, стоило Сигарту взглянуть на новую знакомую и представить, как умирает ее маленькая веселая душа — все уже не казалось таким забавным…

Не желая продолжать разговор, Моав снова отвернулась к костру. Хэур уселся на землю рядом с большим деревом в нескольких шагах от нее. Ему хотелось снова заговорить с ней.

— Слушай, — бодро начал он. — А что случается с телами эльфов после смерти?

Моав поежилась. Прозрачные, как стекло, глаза, не мигая, смотрели в огонь.

— Их забирает богиня, — тихо произнесла она.

— То есть, как это забирает? Куда?!

— Когда умирает сын или дочь Эллар, тело кладут в лунный источник, вроде того, что исцелил тебя, и через некоторое время оно исчезает. Мертвая плоть для богини — это одна сплошная рана, которую нельзя залечить иначе, кроме как полностью растворив; только так можно успокоить ее боль… Оно исчезает, а душа отправляется в Мир-без-Времени.

Некоторое время Сигарт сидел, задумавшись, потом, не выдержав, опять заговорил:

— Интересно, и как они там помещаются? Столько тысяч зим они уже отправляются туда — это ж и пяти Рианов не хватит!

Моав неожиданно рассмеялась, Сигарт не уставал удивляться, насколько быстро меняется ее настроение.

— Ну, так они же не все вместе живут! Каждая душа видит рядом с собой лишь души тех, кто был близок ей при жизни. Ну как бы тебе это объяснить… У каждой души есть своя песня, и если в этом мире чьи-то души звучали в унисон, стало быть, они встретятся и после смерти.

— Ну, а остальные где?

— Здесь же. Возможно, даже в том самом месте, где и ты. Просто ты с ними не пересекаешься, потому что вы были разными еще при жизни.

— Но это же скучно — видеть одни и те же лица. И здесь они, и там снова они.

— Если бы было скучно, ты бы не сблизился с ними здесь, верно?

— Верно…

Сигарт некоторое время помолчал, затем усмехнулся.

— Тебя, наверное, там будет ждать целая толпа.

— Почему ты так думаешь? — удивилась эльфа.

Он смутился.

— Не знаю, мне кажется, что тебя должны все любить…

В этот миг он вспомнил, для чего завел разговор. Приняв сочувственный вид, он заметил:

— Да, жалко, конечно, потерять возможность увидеться со старыми знакомыми. Придет какая-нибудь рысь, да и убьет тебя, а они там ждать будут… А вдруг твой авлахар как раз сейчас охотится на тебя, а ты и не знаешь об этом?!

— Что ж, каждому, кто имеет душу, приходится быть осторожным — я не исключение, — был спокойный ответ.

— Ну а если он все-таки доберется до тебя? — не отступал хэур.

— А если я — до него?

Сигарт оторопело посмотрел на эльфу: такой вариант он как-то не продумал — однако вступать в спор не стал. К тому же было ясно, что историю на постоялом дворе это не прояснит… С досадой сорвав пахучую игольчатую веточку с кустика подле себя, он закусил ее зубами и облокотился о дерево. Моав стремительно подбежала к нему, так что хэур чуть не подскочил от неожиданности. В ее синих глазах читалась явная тревога.

— Брось, не трогай! — закричала она, выдергивая веточку из его зубов.

— Да ты чего — это же просто травинка!

— Это багульник — лунный цветок! — испуганным шепотом проговорила она. — Его сок — это смертельный яд! Даже мед, собранный с его цветов, ядовит!

— Да? А на вид такой безобидный, — пробормотал Сигарт, срывая еще один стебелек и поднося к глазам.

— Его также называют болиголовом: сок дурманит голову, а в больших количествах — убивает! Я слышала, хозяева людских трактиров настаивают на нем вино, чтобы больше пьянило: тот, кто его выпьет, забывает, кто он и откуда пришел.

— Крепкая штука! — уважительно заметил хэур. — Лунный цветок, говоришь…

Моав задумчиво коснулась пальчиками собранных в зонтик бутонов.