У него побывали все гриффиндорцы — и однокурсники, и с других курсов, да и студенты других факультетов — кроме слизеринцев. Приходили они обычно группами по три-четыре человека и оставались на несколько минут. Во время этих визитов Гарри изо всех сил пытался не чувствовать себя ярмарочным уродцем. Он часто гадал, как выглядит. Повязки на глазах не было — мадам Помфри объяснила, что доступ свежего воздуха и чередование освещения способствует выздоровлению. Он подозревал, что лицо его полностью изуродовано — слишком уж помнились иглы и нестерпимая боль. Но никто из приходивших не ахал от ужаса, не говорил неестественным тоном, словно пытаясь стерпеть нестерпимое, так что выглядел он, наверное, не так уж и страшно. Хоть и не нормально — ну как такое возможно с зельями, работающими едва ли в половину силы, а?
Уточнить было не у кого. В ответ он услышал бы только утешительную ложь, даже от Рона и Гермионы — из лучших побуждений, разумеется. Потому Гарри и не спрашивал, хоть и не мог перестать думать об этом.
Гарри быстро навострился распечатывать письма вслепую — с таким количеством посетителей это было безопасно. Впрочем, большая часть почты представляла собой что-то вроде вопиллеров, только доброжелательных, так что в палате то и дело слышались приятные голоса, декламировавшие стихи, певшие или просто желавшие ему всяческой удачи. А еще он натренировался разворачивать на ощупь конфеты. Хорошо еще, что Фред и Джордж были далеко и ничего не присылали — с их-то представлениями о юморе.
И море цветов — из-за того, в основном, что несколько девочек с Хаффлпаффа прислали ему саморазмножающиеся букеты. На вторую ночь в палате пахло как в оранжерее весной, но на жалобы Гарри Рон только заметил: «Ну а что ж ты хочешь? Учитывая, как они к тебе относятся...»
Гарри согласился, что относятся к нему неплохо, и он это знает, на что Рон и Гермиона расхохотались. Отсмеявшись, подруга заметила, что Бренда, и Стрелла, и Хэсли, и Кэт не просто «неплохо к нему относятся», а влюблены в него по уши. Гарри оставалось только фыркнуть — ну и глупость же, так выражать свои чувства. Рон, конечно, согласился, Гермиона возмутилась, и пришлось выслушивать их долгие препирательства по этому поводу.
Пытаясь отвлечь друзей от спора, Гарри развернул шоколадную лягушку и схватил ее до того, как она успела ускакать.
У Рона сбилось дыхание — он явно потерял дар речи, но наконец выдавил:
— Дурачишь нас, дружище? Ты снова видишь!
— Нет, это просто рефлексы ловца, — возразил Гарри.
Он вдруг почувствовал себя очень усталым, поэтому лег и прикрыл глаза. Спрашивать самому о том, как прошел тот разговор, не хотелось — особенно при Роне, и Гарри два дня ждал, что Гермиона заговорит сама, но та все молчала. Возможно, тоже из-за Рона.
Однако ждать дальше было просто невозможно.
— Ты ему сказала? — резко спросил он, смахнув с постели фантик от лягушки.
Гермиона не стала уточнять, кому и что. Она и так знала.
— Конечно сказала.
Из нее что, клещами тянуть нужно?! Ну ладно...
— И что он ответил?
Гермионина мантия тихо зашуршала — должно быть, она наклонилась поднять с пола фантик, чтобы не нагружать дополнительно домовых эльфов. В больничном крыле грязь сама собой не исчезала — пол не был зачарован, ведь колдомедик иной раз должен посмотреть на всякие гадости, которые способно извергнуть тело больного студента.
— Гермиона?
— Ничего он не сказал, приятель, — пришел на помощь подруге Рон. — Я как раз был в тот момент в кабинете — чистил котлы. И все слышал.
— Врешь, — фыркнул Гарри, без особого, правда, пыла. — Не насчет того, что чистил котлы, — вот это правда, я уверен. Ну же, Гермиона, давай! Ты пришла и сказала... ну что именно? Какими словами?
Гермиона задумалась ненадолго.
— Не могли бы вы уделить мне минутку, сэр? Гарри просил передать вам кое-что. Он хочет, чтобы вы знали: он просит прощения.
— Даже не поперхнулась, прикинь, — вставил Рон. — Просто исключительно вежливо выдала все это — как ты и просил.
Гарри решил не цепляться к «поперхнулась» — в конце концов, Рон действительно пытался вести себя прилично, — и потому просто спросил:
— И что он ответил? Гермиона?
— Не заставляй меня рассказывать, — взмолилась она.
Мерлин великий, плохо дело! Ну, раз так, можно теперь узнать и самое худшее.
— Гермиона, — укоризненно протянул он. Таким тоном обычно пользовалась сама Гермиона — когда пыталась заставить его что-то рассказать.
— Ладно, — буркнула она. Фантик громко захрустел — должно быть, Гермиона скомкала его в кулаке. — Хорошо! Так вот, я сказала: «Он хочет, чтобы вы знали: он просит прощения», а Снейп просто зыркнул на меня — ну, как он это всегда делает — и прорычал два слова.
— Два слова?
— Да, — вмешался в разговор Рон. — Два слова. «Убирайтесь вон» — и это все, клянусь. Больше он ничего не сказал.
— Вот зараза, — выругался Гарри.
— Ну да, — согласился Рон, явно решив, что «зараза» относится к Снейпу. — Между прочим, я ничего такого не сделал, а он заставил меня котлы чистить.
— Совсем-совсем ничего?
— Нет...