Годунов. Кровавый путь к трону

До мертвого царя Федора Блаженного, между прочим, последнего из рода московских Рюриковичей, почему-то уже не было никакого дела. Раз у того не осталось «законных царских наследников», и царевна Феодосия умерла три года назад, то никто из претендентов на стол – ни бояре из партий Шуйских и Романовых, ни правитель Борис Годунов – не горели желанием выискивать причины смерти бездетного царя в преддверии династического кризиса и надвигающейся смуты с самозванцами-мстителями.

Не проявил себя в выполнении «родственного долга» перед зятем-царем Годунов: царский саркофаг был изготовлен небрежно, мастер-резчик в слове «благочестивый» сделал грубейшую ошибку и вырезал вместо буквы «Б» букву «Г», словно отказывая юродивому царю Блаженному в благочестии; полным неуважением к царю было то, что в гробнице был установлен неприлично бедный для погребения первого лица царства убогий сосуд-кубок для святого миро.

Но есть ли основания обвинять лично Годунова в отравлении зятя-царя? Может, это дело рук Екатерины Григорьевны или Марии Григорьевны, а то и двух сестер, «злобных» дочерей Малюты Скуратова (при равнодушном бездействии правителя, «умывшего руки»)? Ведь одна из сестер «засветится» в более позднем отравлении своего ближнего родича – чего ей жалеть юродивого постника и балласта в схватке за престол партий Шуйских, Романовых и лично властителя Годунова?…

Стоит согласиться с таким заключением: смерть Федора Блаженного была выгодна Годунову в 1598 году и невыгодна была ему смерть Дмитрия-царевича в 1591 году. Невиновен был Годунов в 1591-м и формально невиновен в 1598-м. Равнодушен был в 1598-м к смерти последнего московского Рюриковича. Но если бы смерть Дмитрия-царевича в 1591-м открывала путь Годунову на престол, разве он убоялся бы кровопролития? Вряд ли – не 15 мая 1591 года, а месяцем, годом позже царевич был бы все равно обречен на жертвенное заклание… Вот эту обреченность рода последних московских Рюриковичей чувствовали многие русские люди, поэтому главным виновником смерти обреченных на смерть «последних царей» по привычке считали правителя Бориса Годунова – надо же, даже в благочестии пышных царских похорон отказал юродивому царю Блаженному…

До времени физического появления самозванцев, первого претендента на царский престол Гришки Отрепьева, выдававшего себя за «спасшегося», «воскресшего в Смутном времени» царевича Дмитрия Ивановича, было еще далеко – если смотреть с колокольни кончины царя Федора Блаженного в начале 1598 года… Но феномен «самозванства» на царский престол – причем впервые в русской истории в полном объеме трагедии и фарса он явился на стыке XVI и XVII веков! – это был «политический спрос» на самозванство, поскольку возникло «предложение» в обиженном, возбужденном обществе, которое не созрело для выборных, «не природных» царей и готово было предпочесть им представителей «законной», «природной» династии московских Рюриковичей…

Чтобы ввести в действующие герои романа новую историческую фигуру «Дмитрия Ивановича» (проявившего себя в Угличе 15 мая 1591 года, заставившего задремавшего сторожа церкви Спаса бить в набат «по трем погибшим Дмитриям Ивановичам»), автору этих строк придется сослаться на воспоминания польского посланника Сапеги. Тот после похорон царя Федора в феврале 1598 года сообщил, что правитель Годунов имел при себе в своей свите «двойника-приятеля», похожего на Дмитрия, сына Марии Темрюковны, второй жены Ивана Грозного, и царя Ивана IV, которого Годунов хотел выдать за покойного Дмитрия Ивановича, если самого правителя не изберут на царский престол.

Ознакомившись с этими парадоксальными мемуарами Сапеги о появлении в свите Годунова «двойника-приятеля», ярый поклонник государственных деяний Бориса Федоровича историк С. Ф. Платонов решительно подчеркнул в этом сообщении-парадоксе ряд исторических нелепостей, в частности, этот «Дмитрий Иванович» назван сыном Марии, но не Нагой, а Марии Темрюковны Пятигорки. С. Ф. Платонов жестко оппонирует польскому посланнику: «Если судить по рассказу Сапеги, московские люди плохо помнили, чей сын и какого возраста был Димитрий, кем ему приходилась Нагая…»

Современный писатель-историк М. И. Зарезин в книге «Последние Рюриковичи и закат Московской Руси» иронизирует по поводу слов Сапеги о появлении «Дмитрия Ивановича», сына Марии Темрюковны и царя Грозного, мол, не стоит обвинять москвичей в забывчивости. Все-таки со дня гибели восьмилетнего Дмитрия-царевича в Угличе прошло уже семь лет, значит, царевичу в 1598 году должно быть под 16 лет. Трудно представить приятельские отношения между юношей и 45-летним Годуновым. Сапега пишет о Димитрии, «которого давно нет на свете».