Годунов. Кровавый путь к трону

– Видишь, как выходит, по их разумению, – сказал царь сразу после ухода приказного велеречивого дьяка, доложившего о байках про «справедливых Романовых». – Почему-то нет в народе баек и сказаний, передаваемых из одного места в другое, о добрых и справедливых Шуйских, Мстиславских, Мосальских, Оболенских и других древних княжеских родах Рюриковичей и Гедиминовичей… Только Романовы, и обязательно невинно пострадавший Федор Никитич – постриженник… И почему-то никто не вспоминает, как он до иночества мятеж хотел учинить, с Варварки с разбегу на царство запрыгнуть…

– Но ведь мы их тогда опередили, хитростью вынудили их проявить себя, раньше ударили… Осудили, в ссылку Романовых с соратниками думцы отправили…

– Да ничего и никого мы с тобой не победили, сынок, – горько усмехнулся Годунов. – Только мы Романовых изолировали, как, на тебе, новая беда… С ведома тех же Романовых, на потеху всему свету, Дмитрий-царевич выискался… Того несчастного младенца кости уже догнивают, а они специально самозванца против меня и тебя, против всей нашей династии Годуновых натравливают…

– И против меня? – удивился Федор.

– А против кого же, – серьезно ответил, чеканя каждое слово, Борис Федорович. – Ведь недаром этот поганый самозванец пока издали царству угрожает, обещая сместить с престола «царя-ирода Бориса», обращаясь за поддержкой ко всем, кто готов подняться против Годуновых, и против тебя, царевича, тоже… Придумали же сравнение: царь-ирод на московском престоле… Знаешь, кто такой Ирод, и почему твоего отца «царем-иродом» да извергом обзывают и самозванец за границей, и здешние мои враги из бояр, вельмож и прочей нечисти?

Федор густо покраснел, заерзал на скамье, но все же взял себя в руки, сказал, нервно потирая ладони:

– Царь Ирод нарочно избивал младенцев, потому что ему фарисеи сказали, что должен родиться – по пророчествам – будущий царь Иудеи…

– Верно, сынок… Знают мои противники, как побольней ударить, вот и сравнивают твоего отца-царя с царем Иродом, избивающим младенцев… – Годунов закрыл глаза, на которые навернулись слезы, и простонал со всем ужасом затравленного погибающего существа: – …Много, много на мне грехов лежит, сынок, но, слышишь, Господом Богом клянусь, не убивал твой отец несчастного Дмитрия-царевича… Слышишь, Федор, не убивал и не подстраивал его убийство через своих людишек…

– Знаю, знаю, батюшка, – прошептал Федор, вглядываясь в побагровевшее лицо отца.

– Ничего ты не знаешь, родной, – простонал царь, – мог бы убить, честно скажу, как на духу, только не убивал… Здоровьем детей клянусь, не убивал… Не убивал… Слышишь?…

– Слышу, – откликнулся Федор.

– Веришь мне, сын?

– Верю, отец! – У самого Федора глаза были уже на мокром месте. Глядя на отца с багровым от душевного напряжения лицом, по которому обильно текли мужицкие слезы внутреннего потрясения, он, сам стесняясь своих невольных слез, промолвил: – Успокойся, батюшка, прошу тебя, успокойся…

– Как тут успокоиться, когда тебя несправедливо, совсем незаслуженно «царем-иродом» называют, извергом рода человеческого… Кому выгодно это позорное действо с воскрешением Дмитрия-царевича? Не только Романовым с их здешними соратниками, но и зарубежным врагам нашего царства, тем же полякам с их королем, иезуитам… Чую, вижу, кто-то руководит этим действом и внутри страны, и снаружи… Это только начало: царь-ирод, законченный извергубийца, добрые бояре партии Романовых в опале, а где-то в Польше воинствует юный сын Ивана Грозного от Марии Нагой, грозя сместить с трона меня и перебить мою династию… Дальше хуже будет: вооружат в Польше, Литве самозванца, натравят его на Москву, войском двинет себе царство добывать…

– Неужто даже так – война?

– А ты как думал, царевич? Вот потому и готовил тебя к битве, к войне с момента появления твоего на свет – воином и воеводой! – за свое царство и за свою землю!

– Я уже воин…

– Какой ты еще воин, сынок, тебя хоть соплей не перешибешь, но кулаком самозванца молодого можно…

– Я «на кулачках» никому не дамся, и с саблей на коне тоже…

– Да ладно, ладно, это я так, согласно присказке: думай о хорошем завтрашнем дне, но готовься к худшему… А когда враг подступит, не оплошай, бейся насмерть, не понарошку.

– Не оплошаю, батюшка…

– И еще вот что… – Задело Бориса Федоровича пылко вымолвленное сыном словцо «не оплошаю», посему он задумался, стоит ли сейчас с малолетним сыном-царевичем предаваться своим тяжким воспоминаниям. Но все же решился, поморщившись и махнув на все рукой: не подвернется потом удобного случая. Спросил строго и доверительно: – Знаешь такую русскую пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай»?

– Конечно, знаю.

– Это хорошо… Я сейчас тебе очень важные вещи скажу, которые тебе должны пригодиться в жизни. Одно дело, чей-то опыт жизни человеческий, мол, кто-то далекий на Бога понадеялся, а сам оплошал… А сейчас я тебе расскажу о том, когда твой отец на Бога понадеялся…

– …и оплошал, – весело подхватил Федор. – Так не надо плошать никогда, батюшка…