Гоголь и географическое воображение романтизма

Если Тургенев вступил в художественную полемику с Гоголем по поводу русского географического пейзажа, то в творчестве Гончарова нашла продолжение романтическая тема «великой и поразительной области географии», пронизывающая всю вводную главу его книги путевых очерков «Фрегат „Паллада“» (1858). В этой главе рассказчик вспоминает о своих первых уроках географии, благодаря которым он загорелся страстью к романтике путешествия, желанием увидеть неизвестные земли и приобщиться к географическим открытиям. Для того чтобы оценить возможное влияние Гоголя и его статьи на этот мотив у Гончарова, нужны дополнительные исследования, однако на уровне интертекстуального созвучия Гончаров буквально вторит гоголевской мысли о том, что для детей не может быть науки, «сильнее говорящей юному воображению», возвышающей «быстрее <…> поэзию младенческой души их» (§ 1):

Я все мечтал – и давно мечтал – об этом вояже, может быть с той минуты, когда учитель сказал мне, что если ехать от какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны: мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого; хотелось самому туда, где учитель указывает пальцем быть экватору, полюсам, тропикам. Но когда потом от карты и от учительской указки я перешел к подвигам и приключениям Куков, Ванкуверов, я опечалился: что перед их подвигами Гомеровы герои, Аяксы, Ахиллесы и сам Геркулес? Дети! Робкий ум мальчика, родившегося среди материка и не видавшего никогда моря, цепенел перед ужасами и бедами, которыми наполнен путь пловцов. Но с летами ужасы изглаживались из памяти, и в воображении жили, и пережили молодость, только картины тропических лесов, синего моря, золотого, радужного неба[634]

.

Воображение Гончарова пестовали сочинения путешественников, которых Гоголь настойчиво рекомендовал в качестве материала и примера слога для учителей. Если Гоголь структурировал дисциплину и ее предмет – весь обширный многообразный мир – на основе фрагментов географических сочинений Гумбольдта, карт К. Риттера и нескольких статей Н. А. Полевого, то у Гончарова уже была возможность читать переведенный «Космос» Гумбольдта. Поэтому его восторженная оценка достижений науки включает романтическое представление о божественной сущности мироздания, которому он, вслед за Гумбольдтом, дает определение «космос»:

Но вот явился человек, мудрец и поэт, и озарил таинственные углы. Он пошел туда с компасом, заступом, циркулем и кистью, с сердцем, полным веры к Творцу и любви к Его мирозданию. Он внес жизнь, разум и опыт в каменные пустыни, в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за собою. «Космос!» Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос[635]

.

О воздействии на молодое воображение описаний экспедиций в экзотические земли (идея Гоголя) говорит и выбранное Гончаровым направление для собственного путешествия: