《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- Не ведаю, Алексей Данилыч, право! – моляще лепетала Дуня сквозь плачь. – Да наказано мне барином было, мол, сей ночью он делил со мной ложе! Право, Алексей Данилыч, смилуйтесь надо мной!

Басман-отец сплюнул на пол, да уставился пред собой. В раздумьях, почёсывал бороду старый воевода, но всё не мог и ума приложить, куда сын его подевался.

За сим и застал его в дверях Малюта – медвежья харя его выглянула из коридора.

- Алексей, словом и делом! – призвал Григорий.

Басманов цокнул, поднимаясь с кровати, да пройдя ж мимо двери, поваленной на пол.

- Я догоню. – отмахнулся Алексей.

Поглядел на то Малюта, на Дуняшу заплаканную – от щёки до чего алы, да грудь вздымается неспокойно, усмехнулся тому, да пошёл вниз, к братии своей, что уж у ворот заждалась.

Басманов же не находил в душе покоя, боясь и помыслить, какая нелёгкая, а главное куда занесла его единственного признанного сына. В тяжких думах поднялся Алексей к царским палатам, да тут же нахмурился, завидев настрой рынд.

Стража непреклонно свела секиры, и не допускала Алексея к двери даже столь близко, чтобы Басманов мог постучаться в царские хоромы.

- Вы, верно, впервой на службе, раз не признали, кто пред вами! – гнев вновь наполнил сердце и разум Алексея. - Доложите же, негораздки тугоумные, что Басманов просит царя!

Рынды было переглянулись меж собою. Не ведали они, как поступиться ныне.

- Вы, чай, вовсе оглохли? – вопрошал Алексей, вновь махнул на дверь.

…

Юноша пробудился, но не спешил открывать глаз. Тихое тёплое дыхание медленно пробуждалось в его груди. Фёдор слабо потянулся, и в теле отдалась боль той страсти, коей придался он накануне. Боле всех отозвались ноги и шея.

Фёдор едва коснулся своего горла, спуская руку на грудь. Он находил вслепую, наощупь, следы на своём теле. Вслед за жгучей болью, которая всю ночь лишь крепла и силилась, в памяти Фёдора медленно просыпались события минувшей ночи.

То нельзя было назвать сном – тело отчётливо твердило, что всё то – истина.

Наконец, юноша открыл глаза, и взору его предстали царские покои. Не раз бывал здесь Басманов, и не раз засиживался допоздна, но нынче же всё предстало в ином свете. Эти стены, стол и письмена сделались будто бы до того диковинными, что юноша принялся блуждать по ним расслабленным взглядом. Мрачные своды, коие день за днём утопали в полумраке безмолвно высились над головой.

Фёдор глубоко вздохнул да обернулся и замер. Подле него лежал Иоанн. Казалось, царь вовсе не дремлет, ибо очи его отверзнуты были, да всякой в том взгляде не было ни искры, ни мысли. Тёмные глаза вовсе казались будто бы из чёрного стекла. Волосы стелились на шелках, изредка отливая огненной рыжиной.

Юноша хмуро свёл брови, чувствуя, как весь преисполняется мятежными чувствами. Его сердце трепетало, притом не без страха. Но было в том трепете нечто упоительное, чарующее. Фёдор смотрел на лицо Иоанна, и сейчас оно боле походило на каменную статую, нежели на человека из плоти и крови.

Холод его лица шёл об руку с той силой, которая преобладала в нём. Та расслабленность, что преобладала в руках, никак не скрывала великой силы, присущей государю. Хоть мирный покой завладел телом Иоанна, пальцы его замерли в жесте, свойственный государю, когда он впадал в ярость.

Впервые пред Фёдором предстал владыка в таком безмятежном виде. Юноша сглотнул, а затем его алые уста и вовсе расплылись в улыбке, как вдруг рана на нижней губе остро резанула. Юноша коротко шикнул, тотчас же прикрыв рот рукой, едва-едва касаясь кончиками пальцев.

Мысли путались в голове Басманова, и точно бились друг о друга, не давали различить себя. Притом много тревог стягивали тугими нитями сердце Фёдора, и вместе с тем впервые в душе юноши растекался сладкий горячий яд, доселе неведомый юноше.

Едва опричник хотел было привстать на локтях, да при первом же шевелении замер. Видел Фёдор, как взгляд царя дрогнул, притом не судорожно, а точно следил за каждым движением юноши.

Иоанн медленно закрыл глаза и вновь отверз их. Лишь в сей миг и понял Фёдор, что, вполне быть может, всё то время царь бодрствовал.

Не смел юноша первым слова молвить – всё завороженно, с тревогой и трепетным чаянием смотрел на владыку своего. При всей молчаливой тревоге, что наполнила сам воздух, было что-то в Басманском взгляде, чего он ныне не боялся скрывать от своего владыки.

Верно, ту перемену и приметил царь. Оттого-то Иоанн положил руку на плечо Фёдора, да отвернул его от себя. Басманов не противился.

Царская рука медленно перешла с плеча на шею юноши. Иоанн убрал волны мягчайшего шёлка чёрных волос. Царь глядел на юношу со спины, мерно и плавно поглаживая плечо слуги.

Белоснежная кожа подобилась мягкому атласу под ладонью Иоанновой. То боле поразительно было глядеть на пунцовые следы, оставленные в пылу страсти. Едва касался владыка тех отметин, не делая себе никакой цели причинить боли опричнику.

«Взаправду?...» думалось Иоанну.

Глядел он на те доказательства, что все сладострастные образы не был плодом дьявольских видений, ибо солнце уж взошло, и видения не растаяли в воздухе.