《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Филипп в смущении повёл головой, завидя единственного мужчину с покрытою головой. То был Малюта Скуратов – опричник будто бы и вовсе не ведал ни о каких порядках при крестовом ходе.

Митрополит, завидя то, обратился взором к Иоанну.

- Отчего же братия твоя супротив устава поступается? – тихо вопрошал старец.

Владыка, верно, уж мыслями и душою далёк был от здешних мест, и по сему, пару мгновений и вовсе не отвечал митрополиту. Когда слова Филиппа всё же настигли сердце царское, государь вопросительно глянул на святого отца, а затем окинул братию взором, пытаясь разгадать, в чём же устав церковный был нарушен.

Все опричники, в том числе и Скуратов, мерно ступали со прочими прихожанами, и головы их не были покрыты.

…

- Чёрт… - сиплым от ужаса голосом бросил Иван Колычёв, спрыгивая со своей лошади.

Ноги его подкосились на мягком снегу, но, всяко, выбора не было – он помчался со всех ног к себе домой. Выбитые ворота да пожжённый забор встретили его ещё когда князь только подступался к дому.

Дверь были прикрыта, да будто бы выбивали её. Сглотнув, Иван вбежал в дом, да едва ли не с порога заслышал надрывный плач.

Князь вбежал в трапезную, и сердце его замерло.

Прямо на столе лежала его молодая жена, заплаканная, избитая, и рваный сарафан её измарался в крови.

В углу сидел Алексей Басманов, да начищал шашку до блеска. Завидел вошедшего, опричник ухмыльнулся да повёл бровью.

Иван кинулся к своей жене, как Алексей встал со скамьи, и шашка его уж была наготове. Лишь сейчас Колычёв приметил и чёртовы тени опричников, что таящаяся в потёмках, под лестницей, да выгребают драгоценности.

- Девчонка твоя звала тебя до хрипу, - просто бросил Басман, - А от всё думал – от явился бы ты раньше, и что ж?

Распалённый ум Колычёва кольнула страшная мысль. Глаза его расширились, и взгляд заметался.

- Дай-ка угадаю – сынишку своего сыскать не можешь? – усмехнулся Басман.

Голос опричника заставил князя вздрогнуть.

- За ним Федька мой приглядывает во дворе, - молвил Алексей, поглядывая в окно.

- С чем вы пришли? – вопрошал князь, и голос его был слаб.

- От веришь али нет, мне по боку, - Басманов пожал плечами, - а никакой охоты переться в здешние края у меня не было. Да служба, будь она неладна. Начистоту – старикашка твой, Филипп, видать, уж околел, пуще некуда, да на слух туговат стал. А вот ты, Ванька – другое дело! Молодой, здоровенный! Да и жёнушка у тебя – одно загляденье!

Иван оскалился, да было уж намеревался вспылить – и быть беде! Да дверь отворилась со скрипом, заставив князя обернуться.

- А вот и мы, - раздался голос юного опричника.

Князя Колычёва вновь пробрала дрожь, и то никак не ускользнула от взгляда Басмана-отца.

- Так об чём там я сказывал? – вопрошал сам себя Алексей, почёсывая затылок, покуда во светлицу проходил Фёдор Басманов, ведя подле себя за руку княжеского сына малолетнего.

- Чай, дорогой, заруби-ка себе носу – на сей раз последнее предупреждение, - молвил Алексей, направившись к выходу. – Боле нету царской милости к старику Филиппу.

Когда Басман-отец поравнялся с Фёдором, юноша потрепал сына князя по голове, да и отпустил к Ивану. Князь на мгновение пересёкся взглядом с молодым опричником. Присвистнув, Фёдор затянул простенький лад, да направился к выходу вместе со своим отцом.

Басмановы сели по коням, но отчего-то Алексей не спешил трогаться. Юноша поглядел на отца, желая разгадать его думы.

- Сука этот ваш Филька, - сплюнул Алексей, глядя на погромленный княжеский двор, - Мучеником решил сделаться, видать.

Фёдор пожал плечами, ибо и впрямь не знал, что ответить.

Басмановы выехали на дорогу, притом путь держали не в Москву, а в Александровскую Слободу. На перепутье зоркий взор Фёдора приметил пару всадников, что, ведать, направлялись как раз к князю Колычёву.

- Чей там? – спросил Алексей, видя, как Фёдор замешкал.

- Как пить дать, Бельский… и что здесь этот бес забыл? – молвил юноша.

- Да плевать, и без того припозднились! – отмахнулся Басман-отец, стегнув своего коня.

…

Ночной покой собора нарушил звук тяжёлой двери. На порог явился князь Бельский.

Песнопения тянулись с хоров, вознося молитвы к высоким куполам, откуда глядел Господь на чад своих.

Князь же Бельский пришёл обращаться не к Богу, но к слуге его, митрополиту.

Старец подливал масло в лампады. Огонёк дрогнул, и Филипп обратился взором к вошедшему.

Бельский едва хотел молвить всё, что было на сердце его, да замер. Печать скорби и терзаний оставило свой тяжкий след на челе старца.

Князь сглотнул, смиренно опустив лицо.

- Верно, ведомо вам, отче, о том, с чем явился я, - произнёс Иван, и рука его невольно сжалась в кулак от злости.

Не мог княже не преисполниться гневом, как пред глазами вновь стояла та картина, коию узрел он у Колычёвых.

Филипп замер, глядя, как слабый огонёк лампады дрожит пред святым образом.

- Я пришёл за исповедью, - коротко молвил князь.

Митрополит повёл головой на речь Бельского.

- Много на моей душе греха, и ещё больше мне придётся взять на душу, - с тяжёлым сердцем признался Иван.

- Не уподобляйся им, - молвил Филипп, опуская руку на плечо князя.