《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- Я не уподоблюсь, клянусь, отче, - молвил Иван, сложив руки, испрашивая благословения митрополита.

…

Служба не могла идти своим чередом. Певчие на хорах сбивались несколько раз, и напев их казался плоским.

Несколько коротких взглядов царских опричников поднимались на хоры, поглядывая, отчего же у них ни черта не ладится. Видать, виною были мрачные фигуры, явившиеся нынче на службу.

Прихожане боязливо обступали их, боясь и взор поднять на царских опричников, и боле всего страшились высокой фигуры с посохом, доброго государя, царя-батюшку.

За сим и проходила вся служба. Казалось, в самом воздухе стояла трепетная дрожь.

Служба подходила концу, когда митрополит обратился крестным знамением ко своей пастве.

Отчего-то время будто бы застыло, и шум весь смолк, когда Иоанн просил благословления. Владыка смиренно взвёл руки, выжидая, как отец Филипп благословит его.

В то мгновение, как царь и митрополит пересеклись взглядами, так сразу ясно стало – по собственной воле старец будто не замечал жеста Иоанна.

Царь едва взвёл руки к Филиппу, будто бы давая время опомниться, но митрополит был всё так же непреклонен.

Плечи Иоанна опустились, будто легла на них ноша незримая, непосильная, и тяготила к земле, пуще пуда каменного. Помрачнел царский лик, пущай, что на устах теплилась усмешка.

Царь едва заметно мотнул головой, точно всё ещё не принимал отказа митрополита.

Меж тем же Филипп благословлял иных прихожан, одного за другим.

- Государь наш благословения просит, - молвил было Малюта, будто бы в том был толк какой.

- Не узнаю я царя нашего нынче, - тихо ответил Филипп.

С уст Иоанна сорвался резкий выдох, более подобный хриплому рыку. Царь впился пальцами в свой посох, злобно оскалившись.

- Ну и пошёл ты к чёрту, - сквозь зубы процедил царь, отступаясь прочь.

Сих слов с лихвой хватило Малюте, чтобы клич поднять – точно только и ждал опричник отмашки царской. Будто бы сорвавшись с цепи, налетели на старца, и принялись бить, уж куда придётся, одежды посрывали, поволокли прочь.

При том же лишь один опричник обратил взор на владыку. Глаза Иоанна будто бы наполнились жаром изнутри, стояли горячие слёзы, а виски будто сдавил тугой обруч.

Фёдор взял Иоанна под руку, выводя своего государя прочь из собора, прочь от этого душного воздуха, дрожащего от огня свечей. Перед государем и опричником народ боязливо разбегался, сторонился их, да всяко, юный Басманов подгонял не шибко расторопных хлыстом.

Выйдя на свет Божий, Иоанн и вовсе почудился тому, как свет ото всех сторон овладел очами его. Снег лёг ровным полотном, и редкие следы голубели где-то вдали площади.

Шум толпы, стенающей и причитающей, казался каким-то гулким отголоском едва ли яви. Не слышал царе, и как Филиппа предают жестоким побоям, как прихожане стонут и рыдают за пастыря своего.

Нынче разум царский занялся иным.

Фёдор что-то вопрошал владыку, держа государя под локоть и положа вторую руку на плечо. Иоанн видел, как уста юноши вновь и вновь шевелятся, как свелись брови соболиные на белом лице, и, верно, царь улавливал отдельные звуки, но единой речи не собиралось.

- Царе, свет мой! – вопрошал Фёдор, как вдруг государь обхватил лицо юноши и пристально вглядывался в него, затаив дыхание.

Басманов замер, гадая, вернулся ли рассудок Иоанна. С царских же уст сорвалось короткое, тихое дыхание, когда узрел владыка, как на щеке юноши осела крохотная снежинка, и тотчас же растаяла.

«То наяву» подумалось владыке, покуда всматривался в беспокойный овал белого лица, в эти трепетные очи, напоенные небесною лазурью.

…

- Сделано, барин, - откланялся мужик, из ратных, что на службе был у Скуратова.

- Славно, - коротко кивнул Малюта, поспешая к совету, да всяко, доволен был сим кратким докладом.

Накануне Григорий распорядился, чтобы Филиппа держали в цепях, точно скотину бездушную, притом, на одном хлебе и воде – пущай блаженный старец святым духом и питается – поглядим, насытится ли.

А меж тем, пред опричниками царскими уж стояли новые задачи.

Когда Скуратов явился в палаты, где держался военный совет, первым делом приметил хмурый царский взор. Государь глядел исподлобья.

Как будто ночные тревоги всё ещё не отступили от владыки, вились подле него мрачными тенями. Владыка кивнул, в знак того, что выслушал доклад Морозова.

- От же ж, - тяжело вздохнул Алексей, поглаживая бороду, - И это ж как нам провернуть, да чтоб без шуму?

Иоанн глухо усмехнулся, пожимая плечами.

- Поди знай… - произнёс царь, плавно взведя рукой, - Да ежели новгородские о походе прознают, так всё доложат Жигимону. Одной крысы хватит, чтобы угробить всё дело.

- И коим же нам переправить людей к северу, да притом, чтобы земские не приметили? – вопрошал Скуратов.

- Пущай не всей гурьбой выступают, а порознь, по малу человек, - ответил Морозов.

Скуратов хмуро покосился на опричников, а опосля на самого государя. Иоанн был мрачен да угрюм, согласно своему обыкновению.

- Авось и выйдет, - молвил Басман, пожав плечами.

- От земских ратников, поди, был бы прок, - произнёс Вяземский.