《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Алексей об том уж знал наверняка, да боле того, подыскивал девиц. Будучи с царём в особом свойстве, зачастую говаривали они с Иоанном о девках, порой спьяну, порой на трезвую. По сему, Алексей уж выведал, какие боле придутся царю по душе. Оглядывая девок, Басман наставлял их, как вести себя при владыке.

То было скверное дело – посредь нощи вызвал царь Малюту да Алексея, и велел им умертвить наскучившую девку.

Уж в чём провинилась – концов не сыскать. Слухов ходило много, а так-то доподлинно ничего и не ясно.

Девчушка была отчаянной – русской речи не знала, а по сему зоркая была, да приглядывалась к каждому шевелению. От только по шагам и поняла, что за нею пришли.

Ещё тогда Басман для себя порешил, что паршивка-то точно знает, что боле не мила государю, а по сему и ждёт, как придут за нею.

Уж будучи людьми ратными, Малюта с Алексеем, ясное дело, с девкой дикой совладали, да право же – ох и подивилися. Дралась она в такой ярости, в таком пылу, что пришлось поломать её знатно. И будто бы она не чуяла боли, всё рвалась и рвалась прочь, пока не прибили её окончательно.

Скверное было дельце, скверное. От уж много лет минуло, а Алексей всё помнил нелюдимую девчушку, что боролась с ними.

Басман сжал кулаки, да тряхнул ими, мотнув головой.

- Славные были времена, - молвил Алексей, пожав плечами.

- Я ж не со зла, - вздохнул Малюта.

- Что-то непохоже, - сплюнул Басман, - Не нарывайся, Гриш.

Скуратов поднял руки, да будто сам был удивлён поднявшемуся гневу Алексея.

…

Спешные шаги раздались на лестнице, и вскоре в покои Ефросиньи постучался её сын. Князю отворили дверь, и Владимир тревожным взором окинул покои матери. Старуха жестом прогнала крестьянок – девки спешно собрали свои рукоделия да прошмыгнули прочь.

Ефросинья сидела у окна, укутанная в тёплый платок, несмотря на славную погоду.

- Говорил с жёнушкой своей? – вопрошала княгиня, когда Владимир сел подле неё, пряча в ладони лицо.

Несколько мгновений стояла тишина.

- Она хочет, чтобы мы бежали, - глухим шёпотом сокрушённо признался Владимир.

Ефросинья презрительно и желчно цокнула.

- Мол, письмо моей рукой заверить надобно… чёрт… - глухо прервал себя князь, мотая головой.

- От сучка непутёвая! – процедила княгиня.

Владимир молчал, мотая головой, и не заметил, как вновь прикусил костяшку до крови.

- Хоть какие вести из столицы-то? – вопрошала Ефросинья.

Владимир надрывно усмехнулся, и голос его дрогнул.

- От кого? – с тихой жалостью молвил князь, вставая с места, - От Репиных? Быть может, от Согорских? От вдовы Овчиной? Али от Бельского вестей ждёшь, матушка?

- Хоть от кого-то? – спросила старуха.

Владимир обхватил себя руками, поглядывая в окно. Он пожал плечами.

- Сицкие живы, - тихо молвил князь.

- Те, что с Басмановыми породнились? – вопрошала Ефросинья.

Владимир глубоко вздохнул. Стоило матери упомянуть то имя, как пред глазами снова стояла жестокая расправа.

- Нам ничего не грозит, - произнёс Владимир, вскинув голову куда-то вверх, и точно пытался прежде всего самого себя.

- Как и твоему злыдню-братцу, коему всё неймётся народ жечь да рвать, - ворчливо добавила старуха.

…

Иоанн глядел на доску пред собой. Фигуры безмолвно ожидали, покоясь каждая на своём месте. Выстроившись сложным узором, они отбрасывали тени от ясного утреннего солнца.

Покуда владыка взирал на игру, да уж приметил свой ход, как к Иоанну прильнул Фёдор. Юноша обхватил голову владыки, припадая продолжительным поцелуем в висок.

На Басманове была лишь нательная рубаха. От Фёдора веяло нежным теплом – он только-только поднялся с мягкого ложа.

Едва Иоанн прикрыл глаза, как раздалась тихая усмешка. Фёдор, будучи ох как в славном настроении, напутал фигуры на доске, и с превесёлой улыбки спешно посторонился от гневу царского.

- Выспался, я погляжу? – вопрошал царь, подперев голову рукой.

Иоанн не сводил томного взгляда со своего любимца, покуда тот уселся на подоконник, оправляя задравшийся край рубахи.

Юноша обернулся на владыку, едва прикусив губу. Игривый взор голубых очей метнулся на доску, а опосля воротился на Иоанна.

Тело юноши, и смольные волосы его, растрепанные на плечах, были объяты ласковым золотом солнца. Нежный свет ласкал его белоснежную кожу, эту бесовскую лукавую улыбку.

Владыка видел, что юноша, верно, и обратился к своему царю – алые уста шевельнулись, и затем Фёдор точно ждал ответа, но Иоанн не внял той речи – он вовсе не слышал ничего, зачарованный любованием.

Царь едва повёл бровью, глядя на Басманова.

- Ты не слушал же? – вздохнул Фёдор, сложив руки на груди.

- На что мне слушать тебя? – протянул Иоанн, продолжая любование своё.

Басманов прицокнул, откидываясь к холодной каменной стене. Юноша отвёл взгляд к окну, и взор его ласкало беспечное и радостное утро.

Иоанн глубоко вздохнул, растворяясь в том нежном духе, что озарил его сердце. Владыка опустил взор на доску. Память легко восстановила расклад фигур.

Когда раздалось задорное чириканье, Иоанн поднял взор на юношу.

- Басманов! – пригрозил владыка, но голос его не успел сделаться хоть сколько-нибудь суровым.

Ты было игривое поруганье – не боле.