《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Иоанн сглотнул, глядя на дрожащие пальцы. Стиснув зубы, царь овладевал собой, покуда молодой опричник спешно принялся вбирать чернила белым полотенцем.

Владыка огляделся, точно выискивал во мраке своей опочивальне того незримого врага, что подступился слишком близко.

- Царе? – вопрошал Басманов, обратя взор Иоанна на себя.

Очи государевы метались, впиваясь лютым прищуром в дрожащие тени. Его сбитое дыхание хрипло раздавалось в ночной темени.

- Что тебя гложет, душа моя? – нежный блаженный шёпот раздался прямо над ухом Иоанна.

Эти слова молвлены с такой сокровенной силой, что их хватило Иоанну, чтобы избрать путеводной нитью. Прильнувшие к сердцу и к разуму страхи расступались, покуда царь внимал мягкому шёпоту и мягким прикосновениям.

Фёдор воротил Иоанна от тех жутких видений, но смутное и до боли скверное чувство не покидало царя, и он крепче сжимал руки своего слуги.

- Свет мой? – тихо шептал Басманов, - Что тебя гложет?

Иоанн крепко обхватил Фёдора за затылок, привлёк к себе и припал горячим поцелуем ко лбу юноши.

…

Евдокия делила ложе с мужем. На сердце её впервые было не столь тревожно. Она не спала – многие думы роились в её голове.

Долгие годы она лелеяла мечту увидеться на чужбине со своим братом Андреем. Каждое письмо, каждая весточка от Курбского грела ей душу, и каждый раз она отрывала от сердца послания и бросала в огонь.

И всё же нежное сердце её дрогнуло, и Евдокия приберегала лишь самые близкие, самые тёплые послания от Андрея. Эти строки были ей единственной отрадой, единственным утешением, и самым большим страхом.

Нынче же волнения поутихли. Она лежала подле супруга, и князь не решался прильнуть в объятьях к супруге. Владимир предался поверхностному сну – он беспокойно ворочался, не находя покоя.

К Евдокие сон не шёл, но он и не нужен был ей. Впервой за долгие годы несчастной её доли, она тихо и безмолвно радовалась, упиваясь хрупким своими своими мечтами.

Когда солнце стало приступать к окнам, осторожно протискиваясь сквозь ставни, Евдокия собралась покинуть мужа, да заняться хозяйством.

Резкий крик разбудил Владимира.

Княгиня согнулась, крепко обхватив себя за живот. Владимир спросонья замер, видя кровь на руках своей жены.

- Ты поранилась!?... – Владимир в ужасе метнулся к супруге.

Княгиня же отпрянула прочь, соскочив с кровати, да отступала всё прочь и прочь. Она мотала головой, а подбородок её дрожал, сдерживая рыдание.

Владимир свёл брови, пытаясь взять в толк, что стряслось с его голубкой. Белая сорочка девушки, как и простыни, и перины, была пропитано кровью насквозь.

Наконец, мысль, ясная, как день, и с тем же беспощадная, озарила ум князя. Он сглотнул. Не будучи в силах унять своей тревоги, он осторожно протянул руку супруге, вставая с кровати.

- Тише, тише!.. – молвил Владимир, взяв в толк, в чём дело.

Евдокия мотала головой, зажимая рот руками. Плечи её воздрогали, и не было ей сил совладать с тем пристыженным позором, что скверной измарал супружеское ложе.

- Не горюй, голубка моя, чего ж ты?.. – тихо произнёс князь, подходя к взволнованной донельзя супруге.

- Это ж… - задыхаясь от плача бормотала она, мотая головой.

- Ну, ну… - Владимир завлёк жену в объятия, не чураясь замараться еёйной кровью.

- Я… - сквозь сбитое дыхание молвила княжна, - Я взаправду… взаправду верила, что ношу под сердцем наше чадо.

- Ну чего же ты? – поборов ком в горле, ответил Владимир, успокаивая волнения супруги, - Всё славно, голубка моя. Не печалься, молю тебя, свет мой.

Когда Владимир оставил супругу, чтобы та переменила одежду, князь побрёл, снедаемый думами, не разбирая дороги. Ноги его сами вывели к озеру. Утренний туман стелился над холодной гладью.

Мягкий день не спешил заниматься. Озеро вторило каждому шевелению летнего рассвета.

Когда солнце уж поднялось, Владимир приметил фигуру, что шла к нему.

Он спешно поднялся, оглядывая Евдокию.

- Княже… - молвила княгиня.

Владимир сглотнул и кивнул головой, чая каждого прошения своей жены.

- Чего ж ты так напугалася, лебедь нежная моя? – вздохнул князь, - Будто крови не видывал…

Княгиня облегчённо вздохнула, прильнув в объятиях к супругу.

Владимир чувствовал, как дрожь владеет женой его, как тело содрогается.

С тяжёлым сердцем князь перевёл дыхание. Его ещё не покидала мысль об ихнем чаде, коему уж не суждено было родиться.

- Ты же не отрёкся от намеренного? – вопрошала Евдокия, проникновенно и тихо, ища ответу во взгляде мужа.

- Не отрёкся, - ответил Владимир, проводя по своему лицу.

- Не горюй, душа моя, - молвила княгиня, - у нас будут ещё дети. Там, вдали ото гнёту…

Князь улыбнулся, надеясь подбодрить супругу, и что-то в сердце его надорвалось, и боле не мог сдерживать подступивших горячих слёз.

…

Иоанн предстал пред образом Спасителя. Икона, покрытая тёмной копотью, казалось окном к страшному откровению. Сердце владыки тревожно билось, и он был готов внимать божественному наваждению.

У входа в церковь на скамье сидел Фёдор. Подавшись вперёд, он упёрся локтями о колени. В руках он крутил плеть, туго сгибая её да перекручивая.