Наступившая тишина оглушила меня. На всей улице не слышалось ни скрипа, ни шороха. Я выжидала, не двигаясь с места, но какая-то неумолимая сила подталкивала меня выглянуть, убедиться, что чудовище прошло мимо. Казалось, если не сделаю этого, то сойду с ума. Я осторожно выползла из-под телеги, прижимаясь к шершавой стене. Посмотрела вслед Голему и не увидела ничего. А через миг почувствовала, как к моему затылку прикоснулась влажная рука…
Действие третье
Сцена первая
ГОЛОС ПРАГИ
ВОРЖИШЕК
ГОЛОС ПРАГИ
ВОРЖИШЕК
ГОЛОС ПРАГИ
ВОРЖИШЕК
Я ведь в ту ночь мечтал выспаться… Хотя бы раз за этот проклятущий месяц, с его беспокойными ночами, когда ворочаешься и задыхаешься от духоты, из открытого окна – ни ветерка. В аду и то, пожалуй, приятнее находиться, чем в Праге в середине июня. Пока уснешь – семь потов сойдет, но это еще пол беды… Стоит забыться тревожным сном в липких простынях, как за окнами вдруг грохочет канонада – и на тебе, гроза! Шумит дождем, сверкает молниями. С улицы тянет холодом, хочешь-не хочешь, но встанешь и закроешь окошко. Все, панове. Встал – пропал! Потом до рассвета глаз не сомкнуть. Под утро дождь кончится, дремота накатит, радуешься – вот оно, хоть пару снов за хвост ухватишь… Как бы не так! Ломятся в двери: «Пане Томаш, поспешите на Анненскую улицу. Там такое!» Такое, ишь ты! Нравится вам просыпаться от подобных бредней? Какое – такое? «Ой, поспешите, сами увидите!»
Поспешил, конечно. Прихожу в чертов закоулок, а там телега со сломанным колесом. Из-под телеги торчит нога. Труп, значится. Был бы кто живой, послали бы за доктором, а не за мной. Зевак вокруг – толпа. «Чего стоите?» – говорю. – «Откатите телегу, хоть поглядим, кто это». Откатили. Лежит воровка давешняя. Нагнулся к ней – кошмар, панове. Будто я все еще не проснулся, и вся эта жуть мерещится. Хорошо бы так… Я даже ущипнул себя тайком, чтоб зеваки не заметили. Нет, не сон…
Жалко Мартину, хоть щека от ее удара до сих пор побаливает, но такой жуткой участи девка не заслужила. Затылок разбит, все тело в крови. Я не настолько опытный следователь, как пане Доминик, но сообразил: убийца в ярости колотил воровку головой о стены – вон, справа пятно и слева два. Потом несколько раз приложил о камни мостовой, но эти следы смыл дождь… Он бы и девчонку очистил, да Голем бросил труп под телегу. В том, что это Голем сомнений нет. Рот покойницы заполнен глиной…
По всему выходит, тот же убийца, что и сестру ее придушил. Готов в том поклясться, панове, хотя старший следователь по особо важным делам в чудовище не верит.
Я как раз закончил осмотр и накрыл тело старой рогожей с телеги, когда подкатил пане Доминик на извозчике. Ох уж эти пражские штучки! У нас в Голешовице люди пешком ходят и везде успевают. А этот в коляске ездит, но все равно опаздывает.
КУЧЕРА
ВОРЖИШЕК
Приподнял я край рогожи, пане Доминик закрыл нос платком и отвернулся. Тошноту сдерживает. Сразу видно, позавтракал наспех, торопился. Так-то он за свою карьеру всякого навидался и трупами его не напугаешь. Но тут замутило… А может, просто пожалел девчонку. Она под этой рогожей выглядит совсем как дитя малое, ручки тоненькие, плечи костлявые, жить и жить бы егозе… Да не судьба. Погибла в двух шагах от дома…
Зря я ее вчера одну отпустил по городу бегать. Надо было проводить, но ведь окрысилась, чертовка.
КУЧЕРА