Голод. Нетолстый роман

внезапно я слышу свою фамилию. ненавижу её даже сильнее, чем эфемерный призрак отца, который больше ничего мне от себя не оставил. «хватит в окно смотреть, идём к доске решать», – математичка Ирина Санна с нами всегда обезличенно, будто с солдатами. меня чуть не сваливает с ног дурнота, но я иду к доске, уже слышу смешки с задних парт и угадываю в едва уловимом шёпоте обидные словечки. я заливаюсь краской, и вязь символов cos, sin, tg, log – которые и без того для меня китайская грамота – расплывается, раздваивается и вовсе теряет очертания. в уголках глаз становится влажно, я знаю, что уже через минуту начну плакать. что ещё через минуту – Коля Кашкарин, главный монстр параллели, начнёт над этим ржать. а потом зачерпнёт земли из цветочного горшка с умирающим фикусом, прямо рукой, насыплет в пачку из-под чипсов, которые перманентно жрёт на всех уроках, плюнет туда, высморкается под гнусное хихиканье своих шестёрок. и ещё раз харкнет, чтобы наверняка. а в конце урока подойдёт и скажет: «да лан те, кто расстраивается из-за двоек, на вот, хочешь чипсонов?» я чипсы не люблю, потому что лучше поесть жареной картошки, но этот так посмотрит, что отказать не получится. я влюблена в Кашкарина, наверное, с 

5

-го класса. но где я – лох, нищая безотцовщина в некрасивой одежде, молчаливая троечница, и где Кашкарин. он недавно такое придумал: положил пятирублёвую монету через джинсы Маше Пироевой, потом сказал на весь класс: «Машка, у тебя там в копилке прибавление». Маша плакала, а все смеялись, и я тоже смеялась, потому что мне было страшно, что он со мной точно так же поступит. Машкина мама пыталась скандалить (моя бы даже не прореагировала, максимум бы – заржала), вызывали в школу кашкаринскую мать. так та сказала, что девочки своими проститутскими джинсами развращают пацанов и отвлекают их от учёбы. вот понятно теперь, почему Кашкарин такой. «тройки, двойки и колы, все приятели мои», как бабушка про него говорит.

и вот мои пальцы, вымазанные синей пастой, все в заусенцах, царапинах, с отколовшимся чёрным лаком, ныряют в пакетик «лэйс». Коля улыбается, и кажется, будто время остановилось. и всё это словно на картине, где эти чуваки тянутся друг к другу, как там её, не помню. и я чувствую, что в этом его предложении есть ЧТО-ТО, потому что он вообще никогда-никогда со мной не… впрочем, ладно. наконец рука встречается с чем-то мягким, водянистым, противным. я слышу на фоне крещендо подросткового смеха. и до меня доходит, медленно, но доходит, что…

////