Голод Рехи

Возможно, это Рехи бежал по охваченному пламенем городу. Возможно, это Рехи добрался до порта и обрушил всю силу напитанных ненавистью и кровью линий на корабли неприятеля. Совершалось что-то дикое и непонятное. Громадины с косыми и прямыми парусами затрещали. Море вспенилось, а в небе закружилась темная воронка, которая опустилась длинным рукавом в воду. Рехи никогда не видел ни волн, ни кораблей, на которых в старину рассекали эти волны. Но зрелище погрома и уничтожения отзывалось привычным равнодушным пониманием. Скрипели мачты, капитаны кидались в море, чтобы спастись от гигантского смерча. А лиловый жрец стоял на берегу, самозабвенно размахивая руками и отгоняя неприятелей подальше от порта.

Ломались весла, горели палубы, ветер уносил отчаянные крики пиратов. Откуда бы те ни пришли, дома их лишились хозяев. Море кружилось не хуже пустынных барханов в ураган и так же сливалось с небом. Терялось различие между верхом и низом, своими и чужими.

И в центре всего стоял безумно улыбающийся лиловый жрец. Балахон его летел по ветру, капюшон упал с растрепанных волос. Они поседели. Цвет иссяк, и черты юности исчезали с искаженного гримасой боли и упоения лица. Он улыбался, смеялся и наслаждался силой стихии. Это он вызвал бурю, это он почти в одиночку отбил первое нападение. Он не замечал, во что превращается. Такого ждала перепуганная Мирра? Вряд ли.

«Что ты творишь, идиот!» – захотелось крикнуть Рехи, который даже в своем наблюдении с высоты вздрогнул и машинально зацепился за подвернувшийся шпиль обугленного здания. Пожар начался из-за сильного ветра, значит, по милости лилового. Впрочем, его это уже не волновало.

– Пощади! Пощади! – твердили то ли уцелевшие враги, то ли оцепеневшая от ужаса армия короля. Смутные тени метались вокруг жреца, а он ничего не слышал. Линии в его руках были уже не водорослями, а синюшно-черными сплетениями выпавших потрохов. Вся выпитая энергия противника ушла в создание бури. Природа охала и стенала, не предполагая, что ее вовлекут в эти страшные человеческие игры.

– Сын мой, ты был слишком жесток! – внезапно послышался бесконечно печальный, но суровый голос. Он звучал отовсюду – из перевернутой морской глубины, из обломков кораблей, из камней разрушенных ветром домов, из каждого закоулка, окропленного кровью содрогавшихся в предсмертных корчах людей.

Лиловый жрец в мгновение ока замер, и судорога скрутила тощую длинную шею. Рехи затих вместе с ним, прижавшись к шпилю башни. Во сне это укрытие не спасло бы, а спрятаться очень хотелось.

– Отец… – с понурой головой смиренно пробормотал лиловый жрец. Он медленно сцепил на груди руки, словно возвращаясь к своему прежнему образу. Ветер постепенно утих, улеглись темные соленые морские валы.

– Ни слова! – вновь раздался голос. И жрец медленно отпустил линии мира. Они растворились легкой паутинкой. Море затихло, будто не случилось лютого шторма. Зато на улицах вновь закипел бой. Пираты лишились возможности сбежать и, едва осознав это, набросились на армию короля с удвоенной силой.

Жрец тоже не остался в стороне: он прыжками помчался к городской стене, защищавшей дворец. Его не останавливали ни летящие со всех сторон стрелы, ни уличные бои. Некоторые он обходил, через другие прорубался коротким мечом, отнятым у сраженного воина. Еще нескольких опасных стычек он избежал, просто перескакивая по крышам. Рехи отметил, что линии помогли их служителю подняться по отвесной стене.

«Интересно, а я так могу?» – задумался пустынный житель, прикидывая, куда бы ему так же забраться. В первом поединке с Лартом что-то подобное получилось, хотя оба списали такие чудеса на реакцию тренированного тела. Или жрецу помогала предельная сосредоточенность? Он не принимал возражений, не видел помех, ведь во дворце с высокой башни за сражением с ужасом наблюдала его сахарная принцесса. Рехи-то прекрасно понимал это. Когда есть цель, когда невозможно опоздать даже на долю секунды, кажется, что нет ни преград, ни опасностей.

Жрец успел как раз вовремя: первые крючья зацепились за край стены, но он вновь применил линии. Они натянулись и налились кровью, но еще никого не убили.

– Прекрати! – вскричал внезапно голос. Пираты с воплем зажали уши, из которых потекла вязкая кровь. Голос причинял им невероятную боль, но и сам его обладатель страдал. Не праведным гневом звучал этот призыв отца-божества к сыну-жрецу, а утробным воем раненого ящера.

«Да это же снова Двенадцатый!» – отчетливо осознал Рехи и еще больше устрашился видений. Наяву ему надо было следить за их маленьким лагерем, а из таких снов он снова рисковал не выбраться. Оставалась одна надежда на чутье Ларта, потому что при столкновении с Двенадцатым Рехи целиком утрачивал ощущение своего тела.

– Прости, отец, я защищаю этот город.