Голод Рехи

Вот и предстал Бастион – а ее там не оказалось, не встретила она у ворот, не кинулась к щиту. Или еще не настало время? Рехи слабо осознавал реальность, но хотел лишь одного: остаться в тишине, навечно в тишине рядом с Лойэ и Лартом. И без боли, ох, как же он мечтал избавиться от этой невозможной, всепоглощающей боли. Он бы вскинулся, занес меч, порубил бы стражников и полетел, куда ему хочется, а не лежал бы раздавленным ящером.

Кожаные ремни давили на грудь, и небо обрушивалось черным огнем. К счастью, рев толпы смолк. То ли Рехи потерял сознание, то ли его внесли в какое-то помещение. Мысли путались: «Ларт погиб ради меня… Даже если я исцелил его, он был слишком слаб, чтобы охотиться. Как же так! Из-за каких-то обожженных рук! Проклятье! Так нельзя! Так неправильно!»

Одна его часть верила, что Ларт выживет, наверняка выберется, но другая навечно провалилась в темную пучину отчаяния. Если все складывалось именно так, если все вокруг него только гибли, то и Ларт не мог уцелеть.

Огонь, вокруг только огонь. Огонь и пепел, разметавшие, выгрызшие мир. От боли Рехи временами вскидывался. Это происходило, когда до него дотрагивались, вернее, что-то делали с руками. Руки! Да лучше бы их отрезали.

Рехи метался и хрипел, стремясь вырваться, высвободиться из лап неисцелимой, долгой боли. Горечь противным привкусом поселилась под языком, тело пронизали слабость и одновременно желание двигаться, нестись прочь. Но из самого себя не выбраться, не отринуть обугленную оболочку. За что же все это? За что?

Рехи хрипел и звал:

– Ларт… Лойэ…

Он умолял их избавить от боли, умолял забрать у этих странных неразличимых теней, которые беспрестанно бормотали и наседали с разных сторон. Они о чем-то тихо деловито переговаривались.

– Это из-за линий мира?

– Да.

– Но если этот Страж управляет линиями такой ценой, истинный ли он? В преданиях все иначе.

– Он управлял линиями и не такой ценой. Наши братья отдали жизни, чтобы мы получили доказательство истинности пришествия Стража.

И снова боль, снова кто-то вцепился в руки, облил их чем-то и намазал. Рехи закричал и вновь провалился в вязкое небытие. Он хотел выбраться из этой паутины, но плутал среди заскорузлой серой пряжи. Ему не являлись сны о прошлом, он видел собственные – тягучие и тяжелые. Рехи все шел и шел куда-то, искал кого-то. Искал и искал и никак не мог найти в лесу из серых запутанных линий. Земля вязла под ногами, он не знал, как выбраться.

– Ларт, Лойэ, – истошно звал он, но в уши заползали темные развороченные линии больного раненого мира.

Вскоре он выбрался на поляну, хотя никогда не знал, как выглядят настоящие леса и поляны. Но здесь, на опушке леса из серой пряжи, все мерцало ровным белым сиянием чистых линий. Росла трава, и меж камней струился искрящийся ручей, источавший прохладу ключевой воды. Видение зачаровывало спокойствием и отрешенностью. Возможно, на эту поляну чистых линий уходили почившие, возможно, вновь виделся прошлый мир. Хотя нет, там все выглядело преувеличенно-реальным, настоящим. А здесь все колыхалось призрачными силуэтами.

Рехи шел, стараясь не потеряться, ориентировался на свет опушки посреди кромешной чащи кошмара. Когда он добрался до нее, показалось, что боль отступила, отпустила из своих цепких когтей. Рехи прищурился, его глаза не привыкли к столь яркому свету. Но резь вскоре прошла, отчетливее проступили контуры поляны. На ней существовали не только линии, не только осколок прошлого – или нового – мира. Кто-то еще, именно кто-то, а не что-то.

Рехи выступил вперед, не побоявшись яркого белого свечения. Среди лучей отчетливо вырисовывались контуры небольшого существа. Он еще внимательнее присмотрелся и узнал в хрупкой фигурке с белыми волосами себя в детстве. Странно, он ведь не помнил себя, не видел никогда со стороны.

– Кто ты? – недоуменно спросил Рехи.

Ребенок поднял голову и улыбнулся. В глазах светилась радость и плескалась безмолвная печаль. Он таял горным туманом и уносился пеплом, исчезала ясная чистая картина.

«Это не я. Не я. А кто? Кто ты?» – удивился Рехи, но вновь все затопила жестокая боль, вцепилась и потащила прочь в дебри серой сажи и сломанных линий.

– Пришествие Стража… – доносилось эхо, и опять кто-то вернул его в реальность, сдирая прилипшие повязки. Вновь мазали чем-то руки.

«Не хочу я никакого пришествия. И приходить не хочу, и уходить. Не надо!» – стенал молча Рехи. Губы спеклись, нутро сжималось от рези, пробиравшей от рук, ноги судорожно дергались. Он весь превратился в единый клубок обгоревшей плоти и бессмысленности существования. Рехи не хотел так жить, не хотел застрять в таком состоянии.

– Пить… Пить… – только хрипел он, потому что даже через бредовые видения пробивался голод. Просил он не воды. И служители культа прекрасно понимали, какого питья требует эльф.

Лучше бы не просил, лучше бы не приходил в сознание: Рехи увидел сквозь пелену смутную тень силуэта, подведенного к его ложу. Кто-то извивался и скулил, метался в путах. Уж не Ларта ли привели? Нет, какую-то женщину.