Голод Рехи

Он потянулся линиями к ране, и ее края начали опадать. Постепенно уходил страшный набухший гноем и сукровицей мешок, превращаясь в багряный ободок, как в первые минуты после ранения.

«Работает! Работает!» – выдохнул Рехи, но одновременно до крови прикусил губу изнутри: линии начали причинять ему ощутимую боль, они забирали энергию из его тела. Кожа на руках покраснела, кое-где на ней появились первые волдыри. Линии жгли, как раскаленные кнуты. Но так надо, иначе нельзя, и Рехи забыл о себе, отчего линии начали светиться ярче и ярче. Если и не дождались пустынные скитальцы чудес от мира, если и не заслужили прощения, то приходилось самим добиваться, самим творить чудеса.

– Ларт. Все-таки придется вытащить стрелу, – решительно сказал Рехи, когда заметил, что исцеление остановилось.

– Не трогай! Умоляю, не трогай! – встрепенулся Ларт. Уже не звал его ящер из страны вечной ночи, уже не тянули обугленные руки полукровки из деревни.

– Ничего, ничего, потерпи…

Рехи бормотал, бессмысленно, болезненно, мешая уговоры с угрозами и утешения с обвинениями самого себя и мира. Он упрямо вцепился в край раны уже руками, а не линиями, и медленно потянул за обломок древка и наконечник стрелы неумелыми пальцами. Пару раз приходилось прижимать руки Ларта, он сопротивлялся и умолял добить, кричал, бился, но Рехи заставил его закусить ножны меча.

– Нет, больше никто не умрет! Больше никого не отпущу! – исступленно говорил он, когда нащупал в недрах пульсирующей плоти обломанный наконечник стрелы. Наверное, Сумеречный Эльф сумел бы лучше, иначе, без причинения новых мучений. Но он не пришел на помощь, никто не пришел, и Рехи справился сам.

Хлынула кровь, когда посторонний предмет наконец покинул безвольно распластанное тело. Ларт на мгновение весь сжался, а потом замер. Живой, все еще живой. Хорошо. Все внимание Рехи сосредоточилось на краях раны. Он не знал, в какой последовательности надо исцелять. Но теперь незнание не мешало, ничто не мешало. Рехи упрямо свивал линии, призывая всю мыслимую и немыслимую силу воли.

– Твои ладони… – пораженно выдохнул Ларт, слишком слабый, чтобы противиться. И к лучшему. Ладони… Рехи скривился: ладони – это лишь малая часть. Острая боль прорезала его руки до самых локтей, линии выпивали жизненную силу из Стража, чтобы передать ее другому созданию. Но Рехи ни о чем не жалел в тот миг, не боялся остаться совсем без рук. Он наконец-то преодолел беспомощность.

И даже когда с губ сорвался собственный мучительный крик, Рехи не заметил этого: ничего, пусть тело протестует, пусть стонет. Он видел только медленно сходящиеся края раны Ларта, его Ларта. «Я тоже тебя полюбил! Как брата, как друга, как безумца…» – отвечал безмолвно Рехи, и ответ пульсировал в каждом новом волдыре от ожога на его предплечьях. Линии не ведали пощады, но среди черных веревок не нашлось источника, из которого бы они сумели черпать силу. И Рехи радовался, что подошел он, неправильный, озлобленный пустынный эльф. Подошел для чистых линий нового мира.

Рана почти затянулась, с каждым мигом тускнели и исчезали черные прожилки, красные рубцы рваных краев превращались в розоватые отметки на бледной коже. Рехи радовался, радовался и почти не понимал, что же так ему мешает, что заставляет сдавленно хрипеть и давиться воздухом. И только когда дыхание Ларта выровнялось и от раны остался едва заметный шрам, Рехи по-настоящему ощутил боль.

Он сдавленно охнул и упал набок, но тут же взвился и завертелся на месте – руки, руки сгорели, он не чувствовал их. Лишь огонь, который пронзал волнами холода и стальных иголок, отчего сердце сжималось, а тело билось в корчах. Больно… Боль. Это слово созвучно голоду, все жаждут смирить голод и боль, стремятся избавиться от них. Но за время пути Рехи научился терпеть голод, неделями не смея напиться крови друга, и теперь добровольно принял нестерпимую боль.

– Руки. Рехи, что ты сделал со своими руками? – слабо прошептал Ларт. Все же он потерял много крови, и непомерно много сил утянули мучения нескольких последних суток. Ларт попытался дотянуться до друга, но едва приподнялся. Рехи уже ничего не слышал. Теперь мука передалась ему, он забрал ее вместе с раной Ларта. Руки до локтей покрыли волдыри и куски обугленной плоти. Линии мира жаждали чем-то напитаться, получить свою жатву. Никакое могущество не дается даром. И он заплатил свою цену.

Рехи привалился к стене и медленно сполз по ней, держа на весу обваренные магией кисти. Такими уж не набить морду Двенадцатому, как он когда-то мечтал. Ничего, с ним еще остались клыки. Все ничего: Ларт выжил, значит, все правильно. Значит, так надо. Но куда деваться от боли? Рехи мутило, он слышал слабый шепот Ларта:

– Рехи, иди к реке, вода поможет тебе… я бы… я бы помог, но…

«Докатились. Теперь мы оба на грани», – подумал Рехи, хотя ни о чем не жалел. До реки он бы уже не дошел, да и едва ли раны зажили бы от омовения в мутной пепельной жиже, коей наверняка стала вода после урагана из золы.