Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Многие иммигранты из южных и восточных регионов Советского Союза приводили какие-то истории и примеры, которые ставили их выше коренных ленинградцев и москвичей, а также приезжих, этнических русских. Таким образом они выстраивали новые иерархии, бросая вызов бинарности, которую пыталось установить принимающее население. Класс и социальное положение сложным образом взаимодействовали с этнической и расовой принадлежностью в новых представлениях мигрантов о советских иерархиях. Они то демонизировали обычных горожан, то тепло отзывались об этих «простых людях», и так же противоречиво отзывались о своих коллегах из принимающего общества: все это позволяло им выстраивать представления о себе как части ленинградского или московского сообществ. Принадлежность к сообществу в основном оценивалась по степени, в которой жители двух столиц начинали проявлять безразличие к цвету кожи приезжих. Ценности такого «дальтонизма» попеременно характеризовались мигрантами как «европейские», «современные», «городские» или «советские» и включали набор черт: динамизм, включенность в город, экономический успех, хорошее образование и желание работать. Подобными представлениями руководствовались и европейские мигранты в Лондоне, Париже и других крупных западных городах: приезжие из бывших колоний формировали дискурс равенства, используя образы мудрых законов и конституций, а также просвещенного общества, в стремлении интегрироваться в новообретенные дома[706]. Когда советский режим зашатался и начал слабеть, южные и восточные мигранты столкнулись с новым политическим порядком, в котором уровень социально-экономического неравенства увеличился; обострилась проблема неравенства между центром и периферией СССР. Наконец, смута 1990-х гг. значительно повлияла на их представления и воспоминания о советской эпохе, и теперь они вспоминали о светлом прошлом, противопоставляя его темному и жестокому настоящему.

Глава 5

Стать «своим» в двух столицах

Студенчество было лучшим временем в моей жизни: я была молода, вела беззаботную жизнь, наполненную учебой, дружбой, любовью, своими отношениями, грандиозными культурными впечатлениями и не менее грандиозными планами на будущее.

Арюна Хамагова. Из интервью

Сначала Арюна Хамагова, рассказывая о своей адаптации и жизни в Ленинграде 1970-х гг., пренебрегла случаями расизма, свидетелем которых она была. История ее пути как мигрантки и студентки показывает, как этническая принадлежность, социальное происхождение, отношения, связи и амбиции смешиваются в стремлении стать частью центра активной советской жизни. Хамагова родилась в Улан-Удэ и идентифицировала себя как бурятка из-за национальности отца, но ее мать была русской и родилась в Ленинграде, и поэтому девушка выросла, слушая рассказы родственников о культурных достопримечательностях и выдающихся интеллектуальных достижениях этого города. Родственники, пережившие Вторую мировую войну, вдохновляли ее историями о героизме и трагедии тех, кто жил во времена блокады. Хамагова была дочерью профессора и училась в самой престижной школе Улан-Удэ, в окружении детей «красной буржуазии» – партийцев, интеллигенции и других граждан со связями[707]

. Она думала, что ее победы на школьных олимпиадах по английскому языку, литературе и истории хорошо подготовят ее к учебе в «священном подцентре» Советского Союза – Ленинграде.

В 1972 г. семнадцатилетняя Хамагова отправилась сдавать вступительные экзамены в Ленинградский государственный университет. Однако ее энтузиазм испарился, когда она потерпела неудачу. Полная решимости пробиться в город, который она полюбила, и не желая возвращаться домой, чтобы не разочаровать свою интеллигентную семью, она устроилась лимитчиком на ленинградскую овощную базу[708]. Девушку поселили в общежитие. Ее первыми друзьями и знакомыми стали соседки по комнате, которые также провалили вступительные экзамены в университет: русская девушка из сибирского городка, утверждавшая, что ее не приняли за отказ переспать с экзаменатором, и кореянка из Казахстана, убежденная, что ее провал стал результатом дискриминации по этническому признаку. Так она обнаружила, что все ее соседи по общежитию убеждены, что их провал вызван вовсе не их собственными недостатками. В шумных комнатах общежития все трое помогали друг другу заниматься, чтобы поступить в следующий раз, и утешали друг друга, поскольку находились вдали от своих семей: «Мы все были в хороших отношениях, чувствуя свою общность»[709].