Голубая лагуна [сборник]

— Да, — сказал Адамс, — отсюда.

— Видите линию горизонта? — спросил Берселиус.

— Да, я вижу эту линию.

— Так вот — память доводит меня до этой линии, но не дальше.

«Беда! — подумал Адамс, — опять все начинается сначала!»

— Я могу вспомнить все, что случилось, — продолжал Берселиус, — насколько хватит глаз. Вот, например, у того дерева, поодаль, упал один из носильщиков. Он был очень утомлен. А когда мы переходили через этот ряд холмов близ горизонта, мы видели, как дрались две птицы, два лысых ястреба…

— Верно, — подтвердил Адамс.

— Но по ту сторону горизонта, — продолжал Берселиус, внезапно возбуждаясь и хватая Адамса за руку, — я ничего не вижу. Ничего не знаю. Все один туман — один туман.

— Да-да, — сказал врач. — Это всего лишь слепота памяти. Она возвратится.

— Да точно ли возвратится? Если я смогу дойти до горизонта и увидеть то, что лежит за ним, и вспомню эту местность, и если я буду идти все дальше и дальше, той же дорогой, какой мы шли сюда, и если я буду все припоминать по дороге, тогда — тогда я спасен. Но если я дойду до горизонта и увижу, что туман мешает мне взглянуть дальше, тогда я попрошу вас убить меня, ибо невозможно переносить такое страдание.

Он внезапно умолк, а потом, словно обращаясь к невидимому лицу, закричал:

— Моя память осталась на этой дороге!

Встревоженный его возбуждением Адамс пытался его успокоить, но Берселиус, обуянный жутким желанием проникнуть по ту сторону тумана и обрести самого себя, не хотел успокаиваться. Он требовал одного: немедленно покинуть лагерь и идти обратно пройденной однажды дорогой. Инстинкт подсказывал ему, что при виде знакомых предметов память его проснется, и по мере того, как он будет продвигаться вперед, туман будет отступать перед ним и, пожалуй, совсем исчезнет в конце концов. Так говорил инстинкт, но разум, этот вечный источник неверия, терзал его сомнениями.

Единственным средством было пойти обратно и посмотреть. Адамс сомневался в том, хватит ли у его пациента физических сил, но пришлось уступить, так как нравственное страдание могло оказаться более пагубным, чем физическое истощение.

Он приказал носильщикам сниматься с места и лично начал помогать им собираться в дорогу. Брали только самое необходимое, и даже меньше того, ибо при состоянии Берселиуса требовалось не меньше десяти дней, чтобы дойти до М’Бассы. Четыре фляжки уцелели: их наполнили водой из пруда. Взяли с собой палатку и исправленный Феликсом шест. Маниоковые лепешки, мясные консервы и несколько фунтов шоколада довершали багаж. Не было ни ружей, ни трофеев. Из всего отряда носильщиков осталось всего-навсего двое. Берселиус был выведен из строя, Феликс исчез, они не имели проводника, и ужаснее всего было то, что они свернули с пути под прямым углом, когда пустились в погоню за слонами, и Адамс не имел никакого представления о том, в каком месте они свернули. Носильщики были абсолютно бесполезны в этом отношении, и если только не вмешается судьба, они погибли, ибо не было ни ружей, ни зарядов, чтобы добыть пищи.

Воистину примета лежащего слона оказалась верной!

Когда все нагрузились — Адамс наравне с неграми, — они повернулись спиной к дереву и прудам, предоставляя им гореть здесь на солнце во веки вечные, и двинулись прямо на запад, в том направлении, откуда пришли.

Берселиус пришел сюда в погоне за грозным и беспощадным существом; он шел обратно за чем-то, еще более ужасным и беспощадным, — за памятью.

Они отбыли из лагеря часа через четыре после восхода солнца и через два часа достигли той гряды холмов, о которой Берселиус говорил, что она находится у горизонта…

Когда они поднялись на нее, Берселиус остановился и начал вглядываться вперед: лицо его выражало надежду и торжество.

Он схватил Адамса за руку и указал на запад. С холмов открывался широкий вид на окрестности.

— Я ясно помню все это, — сказал он, — все, вплоть до горизонта.

— А за горизонтом?

— Стоит туман, — сказал Берселиус. — Но он будет отступать передо мной. Теперь я знаю, что мне надо только увидеть предметы, чтобы вспомнить их и самого себя в связи с ними.

Адамс промолчал. На него жутью повеяло от мысли, что этот человек в буквальном смысле проходит в обратном направлении к своему прошлому. По мере того как будут отдергиваться завесы дали, одна за другой, прошлое будет возвращаться к нему, шаг за шагом.

Но Адамс и не воображал себе всего ужаса этого путешествия.

Его поразила одна странность. Берселиус ни разу не попытался рассеять туман путем вопросов. Он, очевидно, был всецело поглощен мыслью о завесе тумана и о необходимости бороться с ней физическими средствами — дерево за деревом и миля за милей.

Потому, вероятно, он не задавал вопросов, что находился во власти глубоко залегшего в нем инстинкта, говорившего ему, что утраченное им прошлое может воскреснуть только при реальном соприкосновении с виденными раньше предметами.

XXIV. ПРИГОВОР ПУСТЫНИ

Берселиус ни слова не спросил о катастрофе. Собственное его несчастье, вероятно, уничтожило интерес ко всему остальному.