Голубая лагуна [сборник]

Ни разу еще с самого детства Берселиус так остро не радовался голубому небу, и солнцу, и траве под ногами; но ничто во всем этом не будило в нем воспоминаний детства, ибо туман все еще был налицо, скрывая детство и юношество и все, вплоть до горизонта.

Однако туман больше не пугал его. Он нашел средство его разогнать: фотографические пластинки все были в целости под рукой, дожидаясь только, чтобы их привели в порядок, и он инстинктивно чувствовал, что, когда их накопится достаточно, мозг его окрепнет, туман сгинет навеки, и он снова станет самим собой.

Спустя три часа после начала пути им повстречалось поваленное бурей дерево.

Итак, Берселиус все еще вел их правильно, и вскоре они достигнут критического пункта, того, где свернули под прямым углом, чтобы идти за стадом.

Вспомнит ли его Берселиус и свернет ли, или запутается и пойдет прямо?

Минут через двадцать сам Берселиус ответил на этот вопрос.

Он остановился, как вкопанный, и указал широким движением на север.

— Мы пришли оттуда, — сказал он. — Как раз в этом месте мы напали на след слонов и свернули на восток.

— Откуда вы это знаете? — изумился Адамс. — Я не вижу никаких ровно примет и, хоть убейте, не скажу, где мы свернули и откуда пришли, оттуда ли? — указывая на север, — или оттуда? — указывая на юг.

— Откуда я это знаю? — переспросил Берселиус. — Да это место и все, мимо чего мы проходим, так же живо для меня, как если бы я ушел отсюда всего две минуты назад. Все это поражает меня с такой ясностью, что даже ослепляет. Это-то, вероятно, и производит туман. То, что я вижу, до такой степени осязательно, что заслоняет от меня все остальное. Мой мозг точно заново родился — всякое воспоминание, которое возникает в нем, потрясает меня своей силой. Если бы существовали боги, они видели бы так, как я вижу.

С северо-запада подул ветер. Берселиус с ликованием вдыхал его.

Адамс стоял, глядя на него. Это возрождение памяти по кусочкам, это восстановление прошлого, шаг за шагом, миля за милей и горизонт за горизонтом, было, несомненно, наиболее необычайным мозговым процессом, какой ему когда-либо приходилось наблюдать.

Подобные явления случаются в цивилизованной жизни, но там они менее поразительны, ибо прошлое возвращается к человеку от множества близких к нему пунктов — сотни привычных подробностей в доме и по соседству взывают к нему, когда он соприкасается с ними; но здесь, в большой пустынной слоновой стране, единственным знакомым предметом был след, по которому они пришли со смежной полосы равнины. Если бы Берселиуса снять с этого следа и поставить его на несколько миль в сторону, он растерялся бы не хуже Адамса.

Они свернули к северу, по пятам своего проводника.

Поздно, на склоне дня, они остановились у того же самого пруда, около которого Берселиус застрелил носорогов.

Желая убедиться в этом, Адамс прошел к тому месту, где большой самец сразился с самкой и где оба легли под выстрелами охотника.

Кости были налицо, дочиста обглоданные и белые, иллюстрируя вечный голод пустыни, являющийся одним из ужаснейших фактов жизни. Два огромных животных оставлены были почти нетронутыми несколько дней назад; и целые тонны мяса растаяли, как снег на солнце, как туман на заре.

Но Адамс не думал об этом, глядя на колоссальные кости; мысли его были поглощены чудом их возвращения, когда он переводил глаза с костяков на тонкую струйку дыма, встававшую от разведенного носильщиками костра на фоне вечерней лазури.

Далеко на юге, почти теряясь в пространстве, парила птица, плывя по ветру без единого движения крыльев. Она исчезла с глаз, и небо осталось без единого пятнышка, и окружающая пустыня замерла в грозном безмолвии вечера, безжизненная, как белеющие у ног Адамса кости.

XXVII. «Я ЕСМЬ ЛЕС»

Два дня спустя, за два часа до полудня, они прошли мимо памятной для Адамса приметы.

То было большое дерево, на котором Берселиус показал ему след слоновых клыков; а через час после того как они возобновили путь после полуденного отдыха, северный горизонт изменился и потемнел.

То был лес.

Небо у темной линии казалось, в силу контраста, необычайно ясным и бледным, и по мере того как они шли вперед, линия становилась выше, и деревья росли.

— Смотрите! — сказал Берселиус.

— Вижу, — отвечал Адамс.

Его мучил один вопрос: сумеет ли Берселиус разобраться среди деревьев?

Здесь, на равнине, он мог руководствоваться сотней мелких указаний; но как ему найти дорогу среди деревьев? Возможно ли, чтобы память провела его сквозь этот лабиринт, когда он превратится в чащу?

Необходимо помнить, что между страной слонов и фортом М’Басса лежало два дня пути, пролегавшего лесным перешейком. У опушки леса деревья росли редко, но дальше начиналась сплошная чаща.

Будет ли Берселиус в состоянии разгадать эту чащу? Это могло сказать одно только время. Сам Берселиус ничего о том не знал: он знал всего лишь то, что было у него перед глазами.