Голубая лагуна [сборник]

Наконец Меус поймал взгляд Адамса и сделал ему знак подойти. Он попытался заговорить, но рев дождя заглушил его слова. Адамс указал на потолок, как бы желая сказать: «Подождите, чтобы прошло», — потом возвратился в соседнюю комнату, сорвал со стены леопардовую шкуру, свернул ее вместо подушки и улегся на полу.

Он столько пережил за последнее время, что чувства его притупились и огрубели; ему было безразлично, снесет дом или нет; он знал только одно: что ему хочется спать — и спал.

Меус, оставшись один, лежал, глядя на свет лампы в дверную щель и прислушиваясь к грохоту ливня.

Никогда еще на его памяти не бывало столь сильного дождя. Он думал о том, проникнет ли вода в амбар и зальет ли каучук; бросили ли солдаты свои хижины и укрылись ли в конторе? Эти мысли не представляли для него ни малейшего интереса: они непроизвольно возникали и исчезали из сознания, наполовину парализованного постигшим его несчастьем.

За последние полчаса у него появилось такое чувство, как если бы его туловище было охвачено железным обручем на уровне диафрагмы; обруч этот становился все теснее и теснее, и все труднее и труднее становилось дышать. Перелом произошел очень высоко, но он ничего не знал о том; он знал, что спина у него сломана, и что от этого люди умирают, но не вполне сознавал, что умирает, до той самой минуты, когда — с совершенной неожиданностью — дыхание его самостоятельно и внезапно прекратилось, а вслед за тем столь же самостоятельно заработало часто и мелко. Тогда он понял, что дыхание его находится во власти чего-то, над чем он не имеет уже никакой власти.

Нет более ужасного сознания, чем это, ибо человек получает его только тогда, когда находится в руках смерти.

Когда Адамс проснулся, было светло, и дождь прекратился.

Он отворил дверь. Солнце уже встало, но его не было видно. Весь мир превратился в парную баню, сквозь дымку которой смутно различались очертания леса. Солдаты только что вышли во двор из конторы, где приютились на ночь. Хижины их снесло потоками дождя, но они ничуть не казались озабоченными; увидав белого человека, они осклабились и прокричали что-то, указывая на затопленный двор и на небо.

Адамс возвратился в дом и вошел в спальню, где застал Меуса свисающим вниз головой с кровати.

Не будет больше Андреас Меус болеть душой и плакаться о каучуке…

Странно бывает смотреть на труп убитого вами человека. Но Адамс испытывал бы не больше жалости, раскаяния, если бы на месте Меуса была куница.

Он повернулся к Берселиусу. Тот спал. Бред прошел, и он дышал ровно и правильно. Еще оставалась для него надежда — надежда для тела, если не для духа.

XXXI. ГОЛОС ЛЕСА НОЧЬЮ

Прежде всего надо было похоронить Меуса. А теперь возникал вопрос: как отнесутся солдаты к смерти начальника поста? До сих пор они ничего о ней не знали. Взбунтуются ли они или попытаются отомстить за него, догадавшись, что его убили?

Адамс не имел о том понятия, да, впрочем, ему это было безразлично. Конго бросилось ему в глаза, лишенное всяких прикрас, во всей своей неприглядной дикости, точь-в-точь как великая картина бойни бросилась в глаза Берселиусу. Целый ряд фактов, начиная с домов заложников в Янджали и М’Бассе и кончая Меусом и черепом Папити, — все сливалось в одно, составляя скелет, из которого он построил огромное и грозное чудовище, именуемое государством Конго. Солдаты, с их острыми зубами, являлись частью этого чудовища, и кипевшая в нем ярость была так сильна, что он рад был бы рукопашной, в которой руки его выразили бы то, что жаждал сказать его язык.

Первобытный человек занимал еще большое место в Адамсе. Природа одарила его доброжелательным и справедливым характером; сердцем, исполненным милосердия и любви, — свойства эти были теперь оскорблены и восстали в нем. Они дали приказ первобытному человеку действовать, и первым результатом явилась смерть Меуса.

Адамс подошел к полке, где Меус хранил свои официальные письма и маузер, прикрепленный вместе с кобурой к поясу. Он застегнул на себе пояс, вынул маузер из кобуры и осмотрел его. Револьвер оказался заряженным, а в ящике от сигар нашелся запас патронов. Он положил три штуки в карман и вышел во двор.

На небе громоздились груды белых облаков, чередуясь там и сям с клочками водянистой синевы. Вся земля курилась, а от леса буквально валил пар. Можно было поручиться, что лес горит во многих местах, ибо спирали тумана тянулись кверху и развевались совершенно, как паровозный дым.

Он отправился к амбару, отодвинул засов и нашел то, что ему требовалось. Рядом с кипами каучука стояло несколько мотыг, он заметил их, когда брали припасы для экспедиции. Адамс взял две из них и, подойдя к пролому в стене, служившему воротами, крикнул солдатам, которые хлопотали над восстановлением своих хижин.

Они бегом бросились к нему. Он едва знал два десятка туземных слов, но приказал им выстроиться взмахом руки.