— А! — произнес Берселиус, и в голосе его прозвучало почти облегчение. Он ничего не добавил, и Адамс не стал требовать объяснений, считая, что это дело касается, единственно, только Меуса и собственной его совести.
Несколько минут спустя Берселиус, видимо, что-то усиленно обдумывавший, снова взглянул на него.
— Надо нам выбираться отсюда. Я почти вполне оправился. Трудновато будет из-за дождей, но зато путь будет много короче, чем когда мы шли сюда.
— Почему так?
— Мы шли из Янджали напрямик через лес, до самого поворота к М’Бассе; теперь же мы после поворота направимся прямо к реке, по каучуковой дороге. Тот пост, к которому мы выйдем у реки, кажется, называется М’Бина; он на сто миль выше Янджали, и оттуда мы можем отправиться по реке Леопольдвилль. Я все это обдумал сегодня утром.
— А как насчет проводника?
— Здешние солдаты знают каучуковую дорогу; они часто конвоируют товар.
— Хорошо, — сказал Адамс. — Я сооружу что-нибудь вроде носилок, и мы будем вас нести. Я не позволю вам идти пешком в вашем состоянии.
Берселиус наклонил голову.
— Я очень ценю, — сказал он, — все ваши заботы и внимание. Я у вас в долгу и постараюсь расплатиться хотя бы тем, что буду беспрекословно исполнять все ваши предписания. Пусть делают носилки, и если вы пришлете мне туземного капрала, я поговорю с ним на его собственном языке и объясню, что надо делать.
— Хорошо! — снова сказал Адамс, отправляясь за капралом.
«Хорошо»!.. Как скудно было это слово в сравнении с тем, что он чувствовал.
Свобода, свет, человечество, лицезрение цивилизованных людей, вот о чем он мечтал с томлением и болью, и все это поджидало его в конце каучуковой дороги.
Он вышел к стене форта и показал лесу кулак.
— Еще десять дней! — сказал Адамс.
И лес, считавший время десятками тысяч лет, только тряхнул ветками в ответ.
Струя дождя из пробегавшей тучки хлестнула Адамса по щеке, и в шелесте листвы послышался насмешливый шепот и ропот угрозы.
Нет, не годится грозить богам кулаком, по крайней мере в открытую.
Адамс вернулся в дом и приступил к сборам. На них потребовалась целая неделя. Из куска холстины и нескольких бамбуков, оказавшихся в амбаре, он построил достаточно прочные носилки, чтобы они смогли выдержать Берселиуса; почти всю работу пришлось делать самому, ибо солдаты никуда не годились как мастеровые. После этого пришлось приготовить и упаковать съестные припасы, перештопать и залатать одежду, даже обувь, и ту пришлось починить бечевкой; но наконец все было готово, и накануне их отправления погода изменилась к лучшему. Выглянуло солнце, и тучи потянулись к горизонту, где столпились, как гребни снеговых гор.
В этот день, за час до заката, Адамс объявил, что намерен совершить маленькую самостоятельную экскурсию.
— Я отлучусь ненадолго, — сказал он, — всего лишь часов на пять.
— Куда вы идете? — спросил Берселиус.
— О, тут по соседству, в лес, — сказал Адамс.
Предупреждая дальнейшие расспросы, он вышел во двор и, махнув капралу следовать за ним, пошел вниз по склону, по направлению к Прудам Безмолвия. Достигнув лесной опушки, он протянул руку вперед и произнес:
— Матабайо.
Туземец понял его и пошел вперед, указывая путь, что было не трудно, так как сборщики каучука протоптали настоящую дорогу. Света также было вдоволь, ибо луна уже взошла, дожидаясь только захода солнца, чтобы загореться.
На полпути к цели внезапно упал густой сумрак, сгустившийся почти до темноты, затем столь же внезапно окружающий лес зазеленел в лучах луны.
Когда они достигли места назначения, Пруды Безмолвия и лес купались в тумане и лунном свете, представляя собой незабываемую картину.
Адамсу вспомнилась иллюстрация Доре к «Идиллиям Короля», когда Артур, продвигаясь вверх по тропе «в туманном лунном свете», наступает на скелет бывшего короля, с головы которого скатывается корона и сбегает струйкой света к туманному болоту, где воображению рисуется смерть, выжидающая здесь, чтобы сокрыть ее в складках своей одежды.
Здесь не было королевского скелета, а только лишь непогребенные кости жалких созданий. Дождь разметал их во все стороны, и Адамсу долго пришлось искать, прежде чем он нашел то, за чем пришел.
Вот он, наконец. Череп ребенка, светящийся белым камнем в траве. Он завернул его в листья, а суровый капрал стоял рядом, наблюдая за ним, и, вероятно, недоумевал, какой такой фетиш намерен сделать белый человек из этого черепа.
Тогда Адамс, с печальным свертком под мышкой, окинул взглядом прочие останки и поклялся, поклялся родившей его матерью и чувством чести в его груди, не знать ни минуты покоя, пока не предстанет глазам Европы череп Папити и деяния гнусного злодея, в течение долгих лет систематически убивавшего ради денег.
ХХХIII. ЗОЛОТАЯ РЕКА
Утром они выступили в путь.
Конвой состоял из капрала, трех солдат и двух носильщиков.
Берселиус, достаточно окрепший для недолгой ходьбы, начал путь пешком, но не прошел и пяти миль, как начал уставать, и Адамс убедил его сесть в носилки.