Голубая лагуна [сборник]

Адамс собрал столько припасов, сколько мог унести, привязал череп к поясу и зашагал между деревьями.

Дня два спустя, в полдень, изнемогая от усталости, они увидели между стволами зрелище, способное убить всякую надежду. То были палатка и носилки, в том же виде, в котором они их оставили.

Вот куда привели их два дня мучительных блужданий всевозможными путями.

Они не описали круга. Они проделали множество сегментов круга и, вопреки всем математическим возможностям, набрели на место прежнего кочевья.

Но кочевье это оказалось обитаемым. Здесь находился некто. Огромная человекообразная фигура, чудовищный самец гориллы, злой дух этих лесов, сгорбленный, седой и дряхлый с виду, склонялся над их пожитками, перебирая и обнюхивая их.

Когда они впервые увидели его, он держал брезент обеими руками, как продавец развертывает кусок сукна, потом разорвал его надвое с оглушительным треском, отшвырнул куски и принялся копошиться в мелочах.

Он услышал шаги человеческого существа и присел, оглядываясь и обнюхивая воздух. Видеть их он не мог, так как был близорук. Человеческие существа прошли мимо и погрузились в ужасное небытие леса.

Когда заблудишься таким образом, отдых становится невозможным. Бредешь и бредешь без конца, даже потеряв последнюю надежду.

Он все еще стоял неподвижно, как вдруг вместе с играющим в макушках ветерком принесло какой-то звук — еще и еще, звонко и ясно. Звон пароходного колокола!

То был голос реки Конго, вещающий о жизни, надежде, освобождении!

* * *

Берселиус ничего не слыхал, погруженный в глубокое оцепенение, он даже не поднял головы.

Адамс подхватил его на руки и двинулся навстречу ветру. Он тяжело шагал, как лунатик, пробираясь в лабиринте деревьев все дальше и дальше на шум и вот наконец лес расступился перед блеснувшим впереди морем света, и скромные кровли М’Бины показались ему кровлями великого города, у подножия которого река катила потоки червонного золота.

XXXIV. ЗАМЕСТИТЕЛЬ

Участковый комиссар де Виар, главный начальник М’Бины, был представительный господин большого роста, с белокурой бородой, светлыми глазами и добродушным выражением лица. Помощником ему служил чиновник по имени Фан Лэр.

Де Виар был, очевидно, вполне на своем месте. Он обладал особым даром организации и контроля. Подальше, в глубь страны, он бы гроша не стоил, будучи чересчур мягкосердечным для личного надзора за работой туземцев, но в М’Бине он являлся весьма доходным орудием для своего правительства.

Этот человек, не способный обидеть муху, тип доброго отца семейства, становился грозой для подчиненных, как только брал перо в руки. Он знал механизм подчинения каждого начальника поста в его участке, и знал, какого рода письмо требуется, чтобы пришпорить его, побудить к усиленной деятельности, а подвластных ему рабов — к усиленному труду.

Фан Лэр представлял собой тип совершенно иного рода. Длинный и сухопарый, он напоминал голодного пса. Когда-то он был школьным учителем и потерял место за крупную провинность, побывал и бильярдным маклером; прохаживался по улицам Брюсселя в сюртуке и цилиндре, в роли «руководителя» юных иностранцев, жаждущих насладиться наиболее двусмысленными удовольствиями города, — словом, перевидал многое, прежде чем поступить, тридцати пяти лет от роду, на коронную службу.

Бледно-голубые глаза Фан Лэра отличались отсутствием глубины и смертельной жестокостью, и это начало отрицания и холодности соединялось в нем с таким складом ума, какого нигде не встретить в животном мире, за исключением существа, именующего себя царем природы. Большие пальцы у него были непомерно велики и жестоки по очертаниям. Можно скрыть чувства и мысли, изменить выражение лица, но рук никак не скроешь, если только не носить перчаток. В Конго никто не носит перчаток, и поэтому все могли любоваться пальцами Фан Лэра.

Он находился в М’Бине уже полгода, и место ему опостылело. Цифры его не интересовали, он был человеком дела и жаждал деятельности. Там, в лесу, в центре работ, он мог бы нажить деньги, тогда как здесь, на рубеже цивилизации, время его пропадало даром. Душа его жаждала денег. Его обуяла горячка премий.

Когда он видел большие клыки зеленоватой кости в футлярах из циновок и кипы камеди, обернутые в неизвестные ароматические листья, от которых веяло богатствами тропиков и девственных лесов, когда он смотрел на тонны каучука и припоминал, что это вещество, похожее в корзинах туземцев на ломтики жареного картофеля, превращаются в алхимии Европы в чеканное золото, алчной его душой овладевал великий голод.

В М’Бине, взад и вперед, непрерывной рекой текли большие богатства. Богатство в первоначальной своей упаковке громоздилось на набережной романтическими тюками и кипами, грузилось на пароходы, скользило вниз по золотой реке и заменялось новым богатством, плывущим из тех же неистощимых лесов.