Голубые эшелоны

За мной скакало два ординарца, а в другую сторону, за Свиром, — один. На улице было до жути пусто. Словно бы местечко начисто вымерло. Лишь в одном месте старичок, везший свеклу на телеге, изо всех сил старался прижать волов к забору. Я не успел еще и подумать, почему мы разделились на два отряда, как очутился перед поповским домом. Ворота были открыты настежь, и мы подобно вихрю влетели во двор. Но и тут была та же самая жуткая тишина. Словно в манеже, мы обскакали широкое подворье и тем же аллюром понеслись назад вдогонку Свиру.

— А пехота тоже наступала? — спросил художник Самсон, делая какие-то зарисовки на листике бумаги.

— Пехота? Она еще где-то плелась по огородам, но мы в то время совершенно забыли о ее существовании. В голове была одна мысль: «Налететь на штаб». И это удалось сделать Свиру. Он, как об этом сам позже рассказывал, свернул влево, скакал по улице до тех пор, пока не увидел, что телефонные провода потянулись к белому дому на берегу пруда.

С разгона прыгнул он на затоптанное крыльцо. В голове, говорит, вихрем промелькнула мысль: «Полковник!»

Он схватился за кобуру и… лишь чертыхнулся: наган где-то выпал по дороге. Он подскочил к ординарцу и вырвал у него из рук карабин. Когда уже отворил ногой дверь, ординарец крикнул:

— Товарищ военком, карабин не заряжен!

Но размышлять было поздно. Свир влетел в комнату. Вы представляете себе его положение? Потом он говорил:

— Первое, что я увидел, — это облако густого дыма, качавшееся под потолком. Мне даже показалось, говорит, что тут кто-то только что выстрелил, и тот серый дым заслонял от меня всю комнату. Я хотел, говорит, крикнуть, но что именно — я не знал: возможно, что это получился бы какой-то рев, а не победный крик, но я успел заметить, что в доме не было ни единой души. Пол был загажен окурками, на столах валялись разбросанные бумаги, а со стен свисали оборванные телефонные провода. Они еще даже покачивались. Видно было, что штаб выскочил из комнаты с минуту назад. Но куда же он мог деваться?

Опрометью — а он был очень быстрым — Свир выскочил назад, к коням. А тут в аккурат и мы прискакали. Свир только крикнул:

— Пусто! — и вскочил на коня.

Вдруг из-за ставка, поблескивавшего льдом, ударило сразу пять или шесть пулеметов. Пули резали лед, как алмаз стекло, сердито жужжали у нас под ногами; застучали по каменному цоколю соседних домов. Мы укрылись за кузницей.

«Значит, враг еще тут», — подумал я. Позиция была у него выгодная: наступать по льду под пулеметным огнем никто не решится. Видно, об этом же думал и Свир, потому что он, бедняга, даже посерел как-то.

Пулеметы усилили огонь, — враг заметил, что на улице через заборы начала уже перепрыгивать наша пехота. Близость надежной силы, видно, невольно снова отразилась на нас. Мы точно так же, как и первый раз, молча переглянулись со Свиром и одним рывком вылетели из-за кузницы на плотину. Видно, наше желание прорваться на ту сторону напугало врага больше, чем появление пехоты, потому что все шесть пулеметов сразу же ударили по плотине.

Но мы ощущали только свист ветра в ушах, только тяжкое дыхание коней да бесконечно длинную насыпь.

Вырвавшись наконец на берег, мы инстинктивно метнулись в первый переулок направо. Где-то тут поблизости, под вербами, клокотал пулемет. Свир бросил ординарцу: «Прикажи им выезжать на дорогу и хватай…» А сам, не останавливаясь, поскакал дальше. За первым поворотом мы вдруг налетели на группу всадников. Наше появление, видно, было таким внезапным, что казаки — хотя их и было в пять раз больше — мгновенно бросились наутек. Но один из них тут же осадил коня и выстрелил из револьвера прямо в Свира. Конь стал на дыбы, но Свир в ответ на выстрел почему-то разразился таким злорадным хохотом, что мне даже жутко стало.

— Господин полковник!

Всадник растерянно оглянулся — так, будто он своих ошибочно принял за красных. Я прицелился в ногу коня и выстрелил. Конь под ним заковылял на трех ногах.

Свир еще раз крикнул:

— Здравия желаю! — и приставил свой незаряженный карабин к голове полковника. — Не узнаете? Свир! Ваш телефонист из батареи «Л». Бросьте револьвер!

Красивое лицо с туго закрученными в кольцо усами злобно перекосилось на Свира, и рука все еще держала грозный парабеллум.

Пулеметы вдруг умолкли.

— Руки вверх! — крикнул я, наставив наган.

Забачта был похож на кабана, пойманного волками за уши. Он испуганно посмотрел на нас по очереди и сердито, не глядя, швырнул парабеллум на землю.

— Проиграли! — едко сказал Свир. — Ну, слазьте, господин полковник, и — марш вперед!

В тот же вечер на разрушенном сахарном заводе Свир решил, что полковника можно будет использовать.

— Мы, — говорит он, — оставляем вас в живых, но вы за это должны написать письмо к своим, чтобы они зря не проливали кровь. А все те, которых мы захватили в плен, — насильно мобилизованные крестьяне, — пускай немедленно либо складывают оружие, либо переходят к красным под ваше начало.

Забачта злобно посмотрел на Свира, потом круто повернулся и пошел к двери, но на пороге вдруг остановился, встряхнул головой и сказал: