Голубые искры

Марина встала, взяла ведро и тряпку и пошла домывать пол в прихожей. Домыла, привычно ополоснулась под душем, переоделась и снова села на диван.

- Марина, ты счастлива?

- А что такое счастье, отец? У нас с Сергеем любимая работа, мы сами себе хозяева, мы свободны в средствах, у нас по машине, на совершеннолетие Зине машину подарим, отдыхать ездим - когда по отдельности, когда вместе. Счастье - это внутреннее состояние человека, отец. Можно довольствоваться тем, что имеем, и чувствовать себя счастливыми, люди довольствуются меньшим - и тоже счастливы. А можно, имея все, но не имея яхты как у Абрамовича, чувствовать себя глубоко несчастным. Чувствовать себя счастливым при том, что имеешь - это дар свыше, отец.

- Счастье - это большой фанерный ящик с бесплатными ливерными пирожками в школьном буфете, и когда не будут детей по блату на выгодную работу устраивать, и воровать не будут..., - улыбнулся Прохоров.

Дочь привстала и внимательно посмотрела в глаза отцу:

- У тебя все нормально с головой, отец?

- Нормально, с ума еще не схожу. - Яков Петрович поднялся, взял пузырек с мазью, закатал штанину спортивных брюк, в которых привык ходить дома, и начал натирать колено.

- Ты мне внучку не испорти: у нее какой-то снобизм прорезается. В автобусе она ездить не хочет - от мужиков "заводом" пахнет, дед "какой-то вшивый рубль" уронил. А если замуж за слесаря придется выскочить?

- Отец, Зина никогда замуж за слесаря не выйдет. Во-первых, она не дура, да и я ей никогда этого не позволю. Мы в состоянии ей достойную пару подыскать.

- Немца?

- А чем немцы плохи, отец?

- Хороши, хороши. Особенно те, кто имеет Железный Крест и значок 'Танковая атака. Мастер стрельбы'.

- Неужели о войне сто лет надо помнить, отец?

Прохоров натер бальзамом больное место и опустил штанину.

- Отец, давай я тебе путевку куплю на грязевый курорт? Не упрямься, отец. Жизнь не изменить: кто-то богатый, кто-то бедный, кто-то может поехать на курорт, кто-то нет. Ты можешь. Я тебе куплю путевку на хороший курорт, у тебя будет люксовый номер, ты будешь жить в нем один, у тебя будет все - лечение, уход, питание. Не упрямься, отец!

Прохоров ничего не ответил. Дочка стала собираться уходить.

- Ну, я пойду?

- Иди, - Яков Петрович закрыл входную дверь и ушел в свою комнату. Надо было как-то попытаться заснуть. Без снотворного.

В воскресение вечером Зина и Генрих отправились на каток. Городской каток был местной достопримечательностью: располагался он в центре города, на нем было хорошее вечернее освещение - четыре тридцатиметровые мачты с полусотней прожекторов на каждой с разных сторон заливали его ярким светом. Ледовое поле постоянно чистилось и заливалось горячей водой специализированными финскими заливочными машинами, которые заливали и хоккейную коробку Ледового дворца спорта, расположенного поблизости. Из мощных репродукторов по вечерам здесь лилась хорошая музыка, в здании на территории катка работали теплые раздевалки, было кафе, где можно было выпить кружку горячего чая, нацедив кипяток из огромного четырехведерного настоящего угольного самовара, заказать пиццу, закусить горячими пирожками и ватрушками, приготовленными здесь же, на ваших глазах.

Каток был любимым местом отдыха многих горожан. Сюда приходили после работы с беговыми коньками, чтобы покататься на ночь по внешнему кругу катка, после напряженной тренировки и жестких баталий у бортиков ледовой хоккейной коробки Дворца спорта, прибегали отдохнуть, покататься "просто так" юные хоккеисты; мамы приводили будущих звезд фигурного катания, стояли на снежных брустверах вокруг льда и наблюдали, как их чада стараются делать "дорожки", крутят прыжки, падают и с румяными щечками подбегают к родителям: "Ну, ты видела? Видела мой прыжок в два оборота? Видела?". "Видела, дорогая, видела. Иди, катайся".

Генрих и Зина оставили верхнюю одежду в раздевалке. Зина осталась в теплых колготках, розовой юбочке, и теплом коричневом пушистом свитере, на голове у нее была красивая вязаная шапочка. Со лба волосы были убраны, зато сзади они пышной волной ниспадали на плечи. Ботинки коньков были коричневые и смотрелись они, конечно, хуже, чем обувь Генриха. У того были коньки, на каких выступают олимпийцы Германии, - ботинки белые, изящные и ужасно дорогие. Узкие спортивные брюки и куртка фирмы "Адидас", шапочка с помпоном выгодно выделяли его из основной массы катающихся. На коньках он держался уверенно, сказывались многолетние тренировки и опыт выступлений по фигурному катанию на соревнованиях, хотя и не европейского, но достаточно высокого уровня. Чего нельзя было сказать о девочке: Зина на каток ходила, на коньках держалась, но совместные с Генрихом тренировки фигуристов, на которых настояла мать, мастерства катания не добавили.