Голубые искры

Они проехали не спеша, парой, несколько кругов по катку. Ей было приятно держаться своей варежкой за уверенную руку в кожаной перчатке Генриха, приятно было ловить любопытные взгляды знакомых девчонок. Было не холодно, легкий морозец разрумянил щеки, от бега волосы развевались по плечам, словно крылья несли ее по льду. Она была счастлива.

Вовка Майоров в хоккейной рубашке, с номером восемь на груди и спине, держался рядом. Он то резко обгонял пару, то несся на них с бешеной скоростью, казалось, столкновение неизбежно, и сейчас они втроем будут валяться на жестком льду. Зина хватала руку Генриха, но в последний момент Вовка мастерски тормозил перед ними, окатив пару ледовой пылью от резкого торможения. Генрих брезгливо отряхивал со своих брюк снежную пыль и пытался что-то сказать, но Майорова уже не было, он, смеясь, исчезал в водовороте отдыхающих. Вот он снова появлялся, и казалось, что сейчас снова лицо смочит снежная пыль, но Вовка за долю секунды до столкновения отклонял корпус и пролетал мимо.

На одном из кругов Зина подъехала к брустверу и спиной упала на мягкий снег, раскинув руки.

- Я устала. У меня шнурок на ботинке развязался. - Девочка капризно протянула правую ногу Генриху. - Завяжи.

Немец стоял и смотрел на нее, не думая двигаться с места. Подлетел Майоров.

- В чем трудности? Вставай. - Он протянул однокласснице руку. Та села.

- Вова, у меня шнурок развязался. - Она снова подняла свою ножку, показывая болтающиеся концы шнурка. Майоров опустился перед девочкой на колени и тщательно, подтянув каждую петельку, завязал концы шнурка бантиком. Потом, взяв Зину за руку, поднял девочку:

- Нельзя на снегу лежать: простудишься.

И снова исчез в толпе - как растворился.

Генрих и Зина, взявшись за руки, еще раз прокатились по большому радиусу катка, а потом подъехали к центральному кругу. В середине катка красной линией была выделена площадка диаметром метров сорок, на которой катались, без риска получить травму от столкновения со взрослыми, подростки и совсем малышня - юные фигуристы. Гонялись друг за другом и детишки с пластмассовыми игрушечными хоккейными клюшками. Генрих и Зина подъехали к ним и долго наблюдали. А когда из репродукторов полилась музыка "Калинка, калинка, калинка моя...", Генрих не выдержал, на скорости вкатился в центр круга и сходу сделал фигуру "высшего пилотажа" - тройной тулуп. Малышня удивленно посторонилась, а потом все откатились подальше, к черте. К ним подтянулись мамы с обочин катка. А на Генриха нашло вдохновение - он решил откатать свою программу полностью: делал дорожку, шаги, спирали, вращения в приседе, потом, поманив к себе Зину, попробовал сделать поддержку, но девочка была тяжеловата, и у него это не совсем получилось. Стоявший в сторонке Вовка Майоров наблюдал, как его одноклассницу обнимает за талию, еще раз пытаясь сделать поддержку, Генрих, и непроизвольно хмурился. А Зине, похоже, это очень нравилось: она, розовая от смущения и удовольствия, послушно делала все, что хотел немецкий мальчик, в какой-то момент даже вся припала к его груди.

К Майорову подъехал его товарищ по хоккейной команде.

- Кто это там выпендривается?

- Немец, из нашего класса.

- Может, его "бортануть"? Детишкам же кататься надо.

- Оставь. Сейчас эта музыка закончится. Поехали.

Друзья исчезли. Зина с Генрихом, откатав, тоже выехали за круг, поблизости кто-то из родителей в знак благодарности за зрелище захлопал в ладоши.

После катка Зина повела домой Генриха через парк: там были ледяные горки, и молодежь с визгом каталась на них. Зина попробовала затащить на горку и Генриха, но тот отказался.

Они шли по чищенным от снега дорожкам парка в сторону шумного квартала, где жила семья Малининых, возня и смех на горках остались позади, светила луна. Было тихо и уютно. Зина взяла Генриха за руку.

- Ты так сегодня классно катался. Тебе даже аплодировали.

Генрих начал рассказывать, как ему аплодировали, когда он занял второе место на первенстве Баварии, сколько было на льду цветов и подарков! Он старался рассказывать на русском языке, постоянно вставляя слова, а иногда и целые фразы на родном, немецком, но Зина его понимала. Она с восторгом смотрела на немецкого юношу.

В тесном лифте своего дома она прижалась к высокому мальчику, подняла к нему лицо и закрыла глаза:

- Поцелуй меня, Генрих.

Генрих удивленно посмотрел на нее, нагнулся и поцеловал в румяную, прохладную от мороза щеку. Губы его были холодны. Ему приходилось целовать и партнерш по фигурному катанию после удачных выступлений на соревнованиях, и, в знак благодарности, тренера, фрау Ингрид.

А сердце девочки от первого в ее жизни поцелуя юноши забилось, как у пойманной птички, и готово было выпрыгнуть из груди от радости.