Гомер

Кирка у Гомера – красивая, разодетая женщина, знающая тонкость любовных чувств,

и к тому же прекрасная певица. Но вот оказывается, что она превратила спутников

Одиссея в свиней. Помирите одно с другим, женские туалеты и музыку высокой

цивилизации с колдовством и чародейством, – и вы получите образ гомеровской Кирки.

Подобного рода примеров у Гомера можно найти сколько угодно. Уж куда, казалось

бы, реальнее у Гомера Ахилл со [205] своим знаменитым гневом, со своими капризами, со

своей жестокостью, а он ни больше и ни меньше, как сын морской царевны. Его

психология есть уже, несомненно, продукт высокой цивилизации, когда людей уже не

производят от богов. Тем не менее в Ахилле то и другое вполне мирно уживается.

Души умерших в Аиде, согласно основному представлению Гомера, являются только

бессильными и даже бестелесными тенями, которые даже нельзя схватить рукой, как

нельзя схватить рукой, например, воздух или дым. Но вот оказывается, что эти тени пищат

наподобие птиц. Это уже совсем не воздух и не дым. Или эти тени, оказывается, могут

пить кровь. После вкушения крови они получают память, мышление, речь, что уже совсем

погружает нас в дебри самых извилистых путей развития фетишизма. В гомеровском Аиде

находятся такие, например, герои, как Тиресий, которые вовсе никогда и не теряли

мышления и речи и не нуждаются в крови для восстановления сил, а разговаривают и

даже пророчествуют так, как будто бы они и не умирали.

Все это представляет собою бесчисленные у Гомера мифологические, а, значит, и

социально-исторические комплексы, являющиеся результатом его ретроспективного и

резюмирующего отношения к мифологии, и входит как необходимое слагаемое в его

свободный эпический стиль.

4. Вольное, но в то же время эстетически-любовное, снисходительное отношение

к наивностям мифологии. То, что из этого рассмотрения мифологии со стороны

рождается чрезвычайна вольное к ней отношение, это ясно само собой, и подобных

примеров мы находили достаточно. Можно без всякого преувеличения сказать, что Гомер

попросту подсмеивается над своими богами, демонами, героями, допускает любую их

критику и даже, унижение и произвольно комбинирует любые мифы и мифологические

мотивы, откровенно приправляя их свободной, вполне субъективной, вполне

вымышленной поэзией. Это непреложный факт гомеровского способа изображения богов,

демонов и героев. Но вот что интересно.

Оказывается, при всех вольностях и при всем критицизме, эпический художник,

скрывающийся под именем Гомера, чрезвычайно любит всех этих своих богов, демонов и

героев. Он прямо-таки любуется на них. Он относится к ним с нежностью и с каким-то

даже покровительством или снисходительностью. Нигде не видно, чтобы Гомер

целиком отрицал всю эту мифологию. Наоборот, он ведет себя так, что читатель всерьез

верит в его наивность и всерьез думает о детской нетронутости его мировоззрения. Только

критический глаз современного исследователя способен заметить здесь шатание

мифологии, ее тонкую и едва заметную критику и снисходительное отношение взрослого

человека к наивным мифологическим воззрениям подрастающего ребенка. [206]

Невозможно поверить, чтобы эпический художник, способный изображать богов,

демонов и героев в таком смешном виде, действительно признавал мифологию во всем ее

буквальном реализме. Но отрицания мифологии здесь тоже нет.

Есть оценка мифологии как наивного мировоззрения и как наивного стиля, но в то

же самое время – нежная любовь к этим наивностям, снисходительное к ним отношение,

такое, какое бывает у взрослого в отношении ребенка или подростка.

Тут кроется у Гомера очень тонкое отношение ко всему общинно-родовому строю и к

его идеологии, т. е. мифологии. И тут невозможно никакое упрощение, никакое

формалистическое противопоставление стилей.

Критицизм и любовь, сниженная расценка и нежность, оценка жизни как детской и

возвышенное к ней отношение, разоблачение и покровительство, снисходительность – вот

та замечательная игра и борьба противоположностей у Гомера, единство которых и

образует у него собою характеризуемый нами свободный эпический стиль.

5. Тонкая юмористика, доходящая до благодушной иронии, и в то же время

наивная серьезность. Ту же самую борьбу и единство противоположностей в

художественном стиле Гомера необходимо характеризовать еще и с другой стороны. Дело

в том, что по обеим гомеровским поэмам разлита особого рода тонкая юмористика.

Эта юмористика не всегда невинна. Иной раз она вполне определенно дорастает до