Гордый

Собственная берлога стала для меня тюрьмой. С ума там схожу. Потому что там она. А к ней не приблизиться.

Как ненормальный, слежу за всем, что она делает. Чем они с малым питаются. Как она добирается на работу. Когда возвращается. Чем занята вечерами. Во что мелкий играет. Стерегу, как коршун… только из-за угла. Надеюсь, она не заметила, что я, как собака на поводке, иду туда, где она. Я всеми возможными способами каждый божий день, скрипя зубами, вырываюсь пораньше и еду к ним. Да, именно так. Не к себе домой, а к ним.

Вчера ночью, не отдавая себе отчёта в том, что делаю, зашёл в их комнату. У меня ломка. По ней. По ее запаху. Ее телу. Ее касаниям.

К счастью, Кристина спала. Иначе я бы точно закрыл ей рот рукой, схватил бы ее, утащил и запер в своей спальне до утра. Отхватил бы потом, да, но я хоть попытался бы.

Смотрю заворожённо. Реально околдовала.

Глаза уже успели привыкнуть к темноте.

Длинные волосы аккуратным каскадом рассыпаны по подушке. Спокойное умиротворенное лицо. Дыхание глубокое. Губы чуть приоткрыты. Сочные. Сладкие. Мягкие. Грудь медленно вздымается и также плавно опадает. Внутри меня бушует дикий зверь: он воет, бьет лапами, становится на дыбы, рычит и скалится, рвётся вперёд. Но вырваться и проявить свою звериную сущность не может. И я, стараясь не разбудить сына (СЫНА!), просто продолжаю молча любоваться его матерью в луче лунного света. Пальцы зудят от необходимости к ней прикоснуться, но я не делаю решающего шага. Так и стою на месте.

Вся кровь хлынула вниз, ноющей болью впиваясь в плоть. Мысленно я уже ставлю ее на колени, но отголоски разума, не разделяющие моей ненормальной одержимости Кристиной, все ещё настойчиво шепчут: «лучше уйти… быстрее».

Настойчивая трель телефона врывается в поток размышлений. Воспоминания под воздействием резких звуков растворяются, превращаясь в туман, но боль в паху даже не думает утихать. Тянусь к телефону, а ширинка впивается ещё сильнее.

– Гордей Александрович, он ее продал! – слышу в трубке голос своего человека и тут же переключаюсь с жарких фантазий. – Ваши условия не заинтересовали. Молчит.

ЧТО?! Ну твою ж мать!

– Уже продал?! Мне нужно выяснить, кому! – подобные сделки совершаются раз в пятилетку! Я должен! Должен узнать, кто купил эту картину! – Объясни доходчиво! Пусть он расскажет, кому продал! – отодвигаю кресло и подлетаю вверх в напряжении. Мне самому необходимо быть в тени!

– Он как рыба. Выясняем.

Значит, покупатель решил остаться инкогнито… как же мне докопаться…

Задумчиво потираю выстриженную бороду. Крис как-то сказала, что раньше лучше было. Ну вот. Пожалуйста. Получите, распишитесь.

– Хреново, че! Работай! – срываюсь. – Мне нужно найти эту картину! Мне нужна фамилия коллекционера! Для кого!

В сердцах швыряю трубку. Прикрывая глаза, стараюсь справиться с наступающими приливами ярости.

Голова раскалывается. Матери я солгал.

Головные боли то усиливаются, то стихают. Врачи говорят, от перенапряжения. Да как тут не перенапрягаться-то?!

Гляжу на часы и забиваю на все. Прошу секретаря перенести встречи. Сейчас не могу мыслить адекватно. Ночами вновь плохо сплю, просыпаюсь разбитый. Голова вечно как чугун, тело налито свинцовой тяжестью.

Та авария действительно надолго выбила меня из колеи. Не, ну ходить мог, конечно, с усилием… и то спасибо. Ноги-руки целы, а вот голова все же пострадала нехило.

Я даже иногда шутливо думал: может, у меня на место что встало? А то с Крис однозначно что-то съехало. Врачи говорили, что это ещё повезло мне, а мог бы овощем остаться.

Ваське спасибо. Многое на себя взял в мое отсутствие. Почти все управление шло через него. Каждый шаг подотчетен, он контролировал, чтобы мои решения исполнялись, а позже я уж и сам влился в работу. Ничего, теперь бегаю, как пацан. В этом есть и Васькина заслуга. Он меня стерёг и от бед загораживал. Это я раньше так думал. А теперь…

Крис говорила про видео. Тот разговор… я мог бы подумать ещё, что Васька перебежал на сторону, но он мне был ближе родного брата. Старшего… Ограждал, пытался усмирить где-то, вдалбливал мысли про размеренность и степенность.