Горечь и сладость любви

Эдуард думал о том, что у них с Верой сложилась странная практика: разлучаясь, они редко и неохотно созванивались. Как это объяснить, он не знал. Может, им обоим не хотелось тревожить свою душу звонками, зная, что дотянуться до любимого человека они не могут, а голос, доносящийся из трубки, ничуть не утолял их взаимную жажду общения. Так или иначе, но он ей не позвонил ни вчера, ни сегодня, ни она ему. Но завтра он ей обязательно позвонит, пообещал сам себе Прилунин. Пока же он решил сходить поужинать в ближайшее кафе.

На улице было безлюдно и почти тихо, лишь изредка проезжали машины. Его мастерская и так находилась в довольно уединённом месте, а тут вообще создавалось такое впечатление, что жизнь в городе замерла. Художнику захотелось поскорее оказаться в тёплом помещении, где, кроме него, находились бы хоть какие-то люди. Он завернул за угол и открыл дверь первого же оказавшегося на его пути заведения общепита. Кафе было крохотным, и он уже бывал в нём несколько раз. Эдуарду польстило, что его узнал заспешивший к нему официант.

– Что-то вы сегодня припозднились, – проговорил парень, любезно улыбаясь и протягивая художнику меню.

– Заработался, – ответил Прилунин снисходительно, отодвинул меню и заказал по памяти суп харчо, телячьи отбивные, овощной салат и яблочный пирог к чаю.

От спиртного он отказался, решив, что, если ему захочется выпить, он сделает это у себя в мастерской, где в баре у него хранились разнообразные напитки. Сам же он, как и его дед, предпочитал коньяк. Но пил редко. С Верой при случае они пили шампанское.

Народу в кафе почти не было. Только за соседним столиком сидела мужская компания из четырёх человек, да за столиком в самом дальнем углу, спрятавшись от чужих глаз, расположилась молодая парочка. Судя по взглядам, которыми девушка и парень обменивались друг с другом, Эдуард догадался, что они ещё не прошли конфетно-букетный период. У них с Верой он пролетел как-то незаметно. «Хотя, – подумал Прилунин, – у молодого поколения, по слухам, его сейчас вообще не бывает».

После кафе Эдуард зашёл в круглосуточный магазин и купил продукты.

Вернувшись в мастерскую, он решил сразу же лечь спать. Но сон не шёл к нему, и он, сам не осознавая, что делает, набрал Верин номер. Телефон не был выключен, но Вера не отзывалась. Скорее всего, она убавила звук, и аппарат только вибрировал на столике возле её постели, а сама девушка спала.

Так оно и было на самом деле. Вера настолько устала за день, что, вернувшись в гостиницу, только приняла душ и выпила чашку чая с двумя солёными крекерами. Больше ей ничего не хотелось, в мозгу билось только одно слово – спать.

«Почему она не отзывается, – думал между тем Прилунин, – могла хотя бы вечером позвонить. Или она ждала, что позвоню я? Нет, ответ неверный! – усмехнулся он. – Если бы ждала, то сразу же схватила бы трубку. Значит, не ждала. С глаз долой из сердца вон!»

Внутренний голос проскрипел предупреждающе: «Кончай накручивать себя!»

«Много ты понимаешь», – огрызнулся художник.

«Добром это не кончится», – продолжил внутренний голос.

«Помолчи уже! Без тебя тошно!» – прозвучало в ответ.

Внутренний голос обиделся и умолк. А Эдуард вскочил с дивана, достал бутылку коньяка и рюмку, налил, выпил. Не полегчало. Выпил ещё одну. Заснул он только под самое утро. Если бы Эдуард жил в деревне, то услышал бы петушиный крик, ибо как раз в это время пробудившиеся ото сна петухи прогоняют тьму и все недобрые силы вместе с ней.

Но кто вспоминает о спасительном петушином крике в городе, полном какофонии звуков, искусственного огня и наглого свечения рекламы.

Поэтому никто и ничто не пробудило художника от тяжёлого сна. Проснулся он ближе к обеду обозлённый на весь мир и в первую очередь на себя. На его мобильном было несколько пропущенных звонков от Веры. Но он на свой телефон не взглянул до вечера. Он даже забыл его включить.

На кухне в мастерской он заварил себе растворимый кофе. Варить натуральный было лень. Постоял под тёплым душем, потом на несколько мгновений включил холодный. Сразу после душа закутался в махровую простыню и снова выпил кофе.

«Как же мне паршиво без Веры», – машинально подумал он. Позавтракал или, вернее, пообедал едой быстрого приготовления и снова улёгся на диван. Лежал и смотрел в потолок. Писать не хотелось. Приунывшее незаконченное полотно, кисть и краски напрасно дожидались своего создателя.

«Может, мне сегодня завалиться в ночной клуб? Потусуюсь немного. Подниму себе настроение. В конце концов, в этом нет ничего предосудительного, – уговаривал он себя как маленького. – А завтра с новыми силами возьмусь за работу».

«Какие новые силы на похмельную голову?» – осмелился заговорить внутренний голос.

«Цыц! Тебя никто не спрашивает».

«Потом жалеть будешь».

«О чём?»

«К тому времени найдётся о чём», – прозвучал многозначительный ответ.

«Да пошёл ты!»

«Ну и гад же ты!»