Горячка

Я схватил ее за бедро и грудь. Малышка радостно застонала и выгнулась, прижала мои ладони к своей коже, чтобы я ласкал ее покрепче; заставила меня обнять ее сильнее и при этом медленно перемещалась, чттобы подсовывать мне поочередно все части своего тела. Я опал в нее, в теплоту ее кожи. Ее губы и зубки тоже не теряли времени, легонько покусывая меня за шею.

Малышка раскрылась, вся в любви, и с вздохом облегчения приняла меня в себя. А потом, очень скоро, она начала требовать большего.

Лна желала больше! И крепче! Она передавала мне то громадное желание, которое ее саму переполняло, склоняя меня к тому, чтобы я любил ее еще более страстно. И я выкручивал ее, раздирал, пахал… В нашей маленькой хижине любовь переродилась в бурю – на кровати и вокруг нее.

Когда она покинула меня – лежащего поперек кровати на животе, я желал только одного: заснуть. Малышка же поднялась со смехом. Словно в тумане я видел, как она зажигает кусок дукумэ, дым которой действует как афродизиак. Жестами и смешной мимикой она дала мне понять, что, благодаря дукумэ, мое мужское естество вновь сделается твердым и сильным. И она уже начала ласкать себя между бедрами.

- Потом, ты прийти. Тут, еще хорошо. Хи-хи! Ой как хорошо!

Она подняла палец к дукумэ, которую прикрепила под потолком.

- Свет, хорошо! Лучше видать! Ты видеть я?

Она потянулась на кровати, выгнувшись назад, с ладонями на грудях.

- Хи-хи! Ты видеть я? Ну, давай! Ты приходить!

Она сунула мою ладонь себе между бедер и начала меня ласкать: долго, очень нежно. Я же вел ее, показывая, как это сделать еще лучше. Малышка тут же взялась за дело. После этого ей вновь захотелось меня, и я вновь овладел ею. Когда я валялся совершенно обессиленный, Малышка пришла с новыми ласками – еще более горячими и нежными, и я еще несколько раз погрузился в сстихии ее наслаждений. Пару часов она вопила без памяти, могло казаться, что голосовые связки ее не выдержат. Я опасался, что сломаю ее, только ее маленькое, сильное тельце все выдерживало, вцеплялось в меня и требовало продолжения…

Сон сморил нас обоих, тесно прижавшихся к себе – уже значительно позднее.



Каждое утро я ходил "на кофе" к Пауло с Монтанем, на расстояние метров двадцати от моей хижины. Когда я приходил, Старик всегда был уже на ногах – он вставал раньше всех.

Прожаривая, по совету Монтаня, семена плодов кола, в которых кофеина было больше, чем в орешках – по словам нашего всезнайки – Пауло получал зерна, которые, после помола, в соединении с горячей водой давали темный и горький напиток, несколлько напоминавший неподслаженный цикорий. Вспоминая со вздохами, как немцы ввели карточки на кофе, Пауло называл этот напиток эрзацем. Каждое утро он терпеливо молол новую порцию

- Эй! Элияс!

У него были перепуганные, широко раскрытые глаза; из под шортов выступали его кривые ноги – результат соединения обрезанных штанов и месяца тяжелых трудов, волосы у него были взъерошены, на лице остатки сна. Он пил свой "кофе", держа в руке бамбуковую ложечку.

- Я беспокоился, Элияс! Все в порядке? Точно?

- Ну да! А в чем дело?

- А как себя чувствует мадам Элияс? Тоже хорошо? Бедная Малышка! Как она страдала целую ночь! Я слышал, как она кричала – я даже сам боль испытывал! Надеюсь, она не сорвала себе голосовые связки? Соседушка дорогой! А-а?!!

Я тут же, смутившись, отвел взгляд в сторону. Мысль о шуме, который мы наделали, заставила меня покраснеть. По своей природе я человек, ценящий тайну, и сторонник приватности интимных дел. Кроме того, я не люблю мешать коллегам, тем более коллегам, за спиной которых несколько недель одиночества в джунглях, отзвуками собственных любовных турниров. Такого просто не стоит делать.

- Ой, да не красней ты, я просто шучу! Я уже не в том возрасте, когда человек беспокоится тем, кто и кого снял… Эрзаца выпить хочешь? – Он подал мне кружку этой дряни с колой, к которой, впрочем, мы даже начали привыкать. – В тысяча девятьсот… - начал Пауло, протирая глаза, - чтобы не ошибиться… по-моему, в тысяча девятьсот тридцать шестом… Боже, это же сколько прошло! Тогда я еще был в Марселе. Пацаном я был. По ночам я работал в борделях, на приеме сидел. Так вот, была одна такая дамочка, из хорошей семьи, она приходила, чтобы ее трахнули… так вот у нее был голосок. Приятно было послушать! В фойе только ее было и слышно. Вот баба болтала! Ей так хотелось выговориться, что клиенты жаловались, что теряют концентрацию. Знаменитая тетка была – жена ювелира с улицы де Рома. Высшие сферы… - Пауло отпил глоток эрзаца, скривился и направил взгляд к едва сереющему небу. – Так вот… Представь себе, Элияс… не менее десятка ругательств и просто неприличных выражений я узнал именно от нее, от ювелирши.

На пороге своей хижины появился Монтань со сощуренными, не выспавшимися глазами, улыбаясь от уха до уха.

- Привет, Элияс. Как спалось, - спросил он, подмигивая. – Видал, что я вчера обнаружил?

Он затащил меня в дом, чтобы показать свое последнее чудо. Сегодня утром это был букет рахитичных и скрюченных цветочков с небольшими желтыми шариками.