Горькая истина. Записки и очерки

Я пристально гляжу вперед и с удивлением начинаю вдруг замечать очертания колоколен и церквей. По мере приближения как бы вырастающих из земли, принимая контуры… московского кремля: не веря своим глазам, я всё же начинаю уже отличать подобие колокольни Ивана Великого, будто бы даже и кремлевские стены, и башни также, и, подъезжая ближе, окружающий их город, реку и мост. Резкий, сухой треск сзади машины прерывает сказочный мираж. Останавливаюсь. Слезаю. Лопнула рессора, — какая досада! Обращаю мой взор вновь в сторону взволновавшего меня города-видения и, зачарованный, уношусь в небытие. На краю шоссе замечаю придорожный стол с надписью: Сарагоса.

— Можем ли мы быть чем-нибудь вам полезны? — как сквозь сон услышал я французский язык с сильным испанским акцентом. Только теперь я заметил стоящую рядом машину.

— Очень благодарен; скажите имеется ли тут механик, чтобы починить сломанную рессору?

Следуя за их машиной, я приезжаю в гараж с хорошо оборудованной мастерской. Через три часа можно будет ехать дальше.

Любезно оказавшие нам содействие испанцы-доктор и его жена, приглашают нас к себе выпить чашку кофе и рюмочку анисового ликера. Они объясняют — поразившая меня каменная громада с соборами и колокольнями — монастырь Божьей Матери Пилар, покровительницы Испании.

По преданию, девятнадцать веков тому назад апостол Иаков привез сюда и водрузил на этом месте деревянную статую Мадонны. Ежегодно, 12 октября вся Испания торжественными богослужениями и крестными ходами отмечает день своей Заступницы, и в то же время правит праздник своего национального сознания, своей особой испанской сущности и своей многовековой испанской культуры. Незаметно разговор переходит на политические темы. Любезные хозяева начинают жаловаться на диктатуру Франко, отсутствие выборного представительства и элементарных свобод.

— А где же есть свобода? — атакую я.

— Как где? В демократических странах.

— Поверьте, не больше, чем у вас в Испании. И при этом всё основано на фикциях.

— Помилуйте, что вы говорите, ведь там народ голосует, сам решает свои судьбы и выбирает свое правительство, не то, что у нас.

— Что народ голосует, в этом нет никакого сомнения, а вот, что он решает свои судьбы и выбирает свое правительство, так это-то и есть фикция. Управляет вовсе не народ в целом, как это было, например, в городах-республиках древней Греции и у нас в России, в Великом Новгороде. Слышали о Новгороде? Нет. Управляет государством особый класс людей, профессионально этим занимающийся и этим живущий (нельзя же собрать на общее собрание миллионы граждан, поставляющих министров, чиновников, полицейских, журналистов, судей, комитеты политических партий, председателей профессиональных союзов и прочих должностных лиц). Эти люди создают «общественное мнение», назначают кандидатов на выборы, а так называемый суверенный народ лишь опускает в урны выборные бюллетени, не имея ни малейшей возможности оказать какое-либо влияние на текущие дела. Я вижу — вы возмущаетесь и мне не верите.

Приведу вам авторитет, против которого трудно будет вам что-либо возразить; Жан-Жак Руссо говорил, наблюдая жизнь английской демократии, что англичане в сущности бывают свободны лишь в те несколько часов, во время которых они имеют право опустить в урну выборный бюллетень, после чего им предоставляется обязанность повиноваться выбранным людям и всё тем же самым, только в новой дислокации, до следующих выборов и, разумеется, даже и речи не может быть о том, нравится им это или нет. Тут уж позаботится власть исполнительная, чтобы всё было исполнено согласно «республиканской законности»…

* * *

— Мы не знали, что Руссо это говорил. Во всяком случае у нас в Испании невероятный произвол и безответственность, а также очень легкомысленное, мягко выражаясь, отношение к общественным финансам: не то, что при демократиях…

— Знаете, и при демократиях то же самое и даже еще гораздо хуже. Не верите? Помните, Рузвельт[262] клялся американским матерям, что их дети никогда не будут посланы сражаться вне Америки? Недавно же в течение шести лет эти самые матери получали своих сынов в цинковых гробах с европейского и азиатского театров военных действий. А где же ответственность? По французской конституции Франция может объявлять войну лишь в результате голосования парламента. В сентябре 1939 года председатель совета министров Даладье[263] объявил войну самолично, не спросив мнения так называемых народных избранников. Ответственность? Италия проделала фашистский период управления, и оппозиция, вроде вас, говорила, что сколько было бы избегнуто самодурства и воровства фашистов, если бы была тогда свобода печати. Теперь у них есть свобода печати. И что же? Ответ дает нам ныне одна итальянская газета: раньше люди воровали и было приказано молчать, теперь люди тоже воруют, вся печать буквально надрывается и вопит, обличая их воровство, а они, как ни в чем не бывало, сидят себе на тех же местах, куда их «выбрали», посмеиваются себе. А так как судить себя могут только они же сами, то они и продолжают воровать.