Горькая истина. Записки и очерки

— Слушайте, Павел Васильевич, пожелаете ли вы продолжать со мной общение и разговор, после того, как я вам представлюсь: я столбовой дворянин, служил в Императорской Гвардии, а затем и в Белой Армии. А вот моя жена, — сказал я шутливо, — для вас, молодых, своего рода ископаемое: она окончила тот самый Смольный Институт, о котором вы слышали изучая историю партии. Однако я должен вам откровенно заявить, что я не застыл в рамках времен моей юности, пристально слежу за эволюцией современной жизни, в том числе и на нашей с вами общей родине, стараюсь понять ее и принять всё то хорошее и здоровое, что могу в ней заметить…

Павел Васильевич задумался на секунду-другую и сказал:

— У нас, Николай Николаевич, на всё это уже не обращается больше внимание — всё это уже дело далекого прошлого, всё это давно уже забыто. Жизнь идет вперед. Если вы хотите, скажем, возвратиться на родину, то препятствий к этому не имеется теперь, смею вас уверить.

Я заметил, что Миша одобрительно улыбнулся. Разговор начал принимать интересный оборот. Моих собеседников было несколько человек, а потому, понятно, что все их реплики носили отпечаток официальной советской пропаганды. Судя по моим ответам, они тотчас же сообразили, что с ними говорит не очередной эмигрант, пришедший каяться, что-де 40 лет тому назад взял не тот путь с советской властью и уйдя затем за границу.

— Почему же вы не возвращаетесь на родину, Николай Николаевич?

— Потому что я не хочу просить милости победителя, а кроме того, и не доверяю.

— То есть как не доверяете?

— Да так, посадят и кончен бал. Я уже сидел и знаю, что это такое.

— Нет, Николай Николаевич, опасаться теперь нечего: у нас нет ни одного политического заключенного, — сказал совершенно серьезно Павел Васильевич, а Миша закивал утвердительно головой.

Услышав это, я широко улыбнулся и сказал:

— Слушайте, Павел Васильевич, зачем вы мне это говорите?

Наступило неловкое молчание. Затем он сказал:

— У вас нехорошо пишут о нас.

— Да, но в наших газетах печатаются выдержки из ваших газет, и мы хорошо осведомлены о положении вещей в Советском Союзе; имеются у нас и другие источники информации.

— Вы делаете отбор нашей самокритики и создаете таким путем ложное впечатление о действительном положении вещей у нас. В Советском Союзе проведена большая уже индустриализация, и население имеет всё необходимое, — сказал Павел Васильевич, а Миша добавил:

— У нас все теперь в городах получают квартиры; а что делается в колхозах! Помните мужиков в лаптях? Теперь колхозницы носят по праздникам нейлоновые чулки!

Павел Васильевич не моргнул глазом. Я же опять весело заулыбался и ответил:

— А вот я читал в газете «Труд», что по шоссе между Ленинградом и Москвой на протяжении 600 верст нет ни одной бензинной колонки, ни гостиницы, ни трактира, ни даже чайной, которые были при царском режиме: так в вашей газете и написано. Водители грузовиков должны забирать с собой горючее на все 600 километров так же, как и еду, а спать летом и в зимнюю стужу в рулевой кабинке грузовика.

Павел Васильевич кажется малость даже рассердился на мое упорство и сказал:

— Если бы мы стали строить по всем нашим дорогам бесчисленные бензинные колонки, гостиницы и трактиры, то мы бы не смогли справиться с индустриализацией страны.

— Хорошо. Ну а как же с квартирами для всех и с нейлоновыми чулками у колхозниц. Это, по-видимому, не помешало индустриализации страны?

Наступило короткое молчание. На выручку пустился Миша:

— Николай Николаевич, а ведь какие достижения сделал Советский Союз после революции, — настаивал он — Вот хоть бы взять груз нашего парохода. Что вывозила царская Россия заграницу? Одно сырье! А вот недавно мы доставили машины в Египет: Советский Союз стал великой индустриальной страной.

— Спора нет, — возразил я — но Царская Россия была житницей Европы, и все в России были сыты, одеты и обуты. А теперь вы ввозите зерно из Аргентины и сахар из Кубы. Может быть и на вашем пароходе возили? Население же СССР до сих пор не имеет достаточно ни продовольствия, ни предметов ширпотреба, к чему же было индустриализировать страну такими темпами и с такими человеческими жертвами? И что же вы думаете, если бы не было революции, то в России не произошло бы никакого материального прогресса? Вот смотрите — приехал я в этот город впервые почти что 40 лет тому назад: здесь не было революции, но можно ли сказать, что он за эти годы не разросся и не украсился? Его почти что не узнать!

— Жертвы всегда неизбежны при таких реформах и революциях. Император Петр Великий тоже не мог избегнуть жертв, когда начал строить империю!

Я снова рассмеялся и сказал:

— Да и тогда жертвы можно и должно было избегнуть. Но разница всё же в том, что Петр Великий не собирался тогда делать мировую коммунистическую революцию посредством производимой им тогда индустриализации.