Горькая истина. Записки и очерки

Но наступил момент после посещения острова, когда я стоял, облокотившись о борт, на палубе парохода «Сицилия», готовящегося к отплытию в Неаполь, и смотрел на Палермо, на окружающие его горы, а также на толпу провожающих на набережной с неизбежными платочками, с полагающимися объятиями и даже приличествующими случаю легкими слезами.

Точно так же 36 лет тому назад стоял я одиноко на борту немецкого парохода «Кенигин Мария-Луиза» в ревельском порту, смотрел на провожающих и задавал себе вопрос — на какой срок покидаю я родную землю? Ответа на него пока что так еще и не последовало…

Все более и более удалялась из поля зрения российская земля, а картины недавнего прошлого вновь вставали перед глазами.

Поход Северо-Западной армии генерала Юденича на красный Петроград, радость блестящих побед и горечь окончательного поражения… Интернирование во вновь образовавшейся Эстонской республике, скученная жизнь по разбросанным среди заметенной снегом земли крестьянским хуторам, трескучие морозы и бесконечные вечера и ночи, тускло освещаемые колеблющимся племенем примитивной коптилки… К горечи поражения, неизвестности за свою дальнейшую судьбу, а также к вынужденному безделью, нагрянула страшная эпидемия сыпного и возвратного тифа. И снова смерть стала косить уже поредевшие ряды белогвардейцев, не получая отпора отсутствующими лекарствами и госпиталями. Штабели замерзших трупов ожидали погребения, когда наступившая весна позволит копать братские могилы в оттаивающей земле.

Оставшиеся в живых, похоронив погибших товарищей, вновь включились в борьбу, но на этот раз в мирной обстановке — за свое существование, в виде поисков работы и заработка. Около одной из станций железной дороги Нарва — Ревель находилась лесопилка, оставленная во владении графа Ш. так же, как и близлежащая его усадьба, в то время как обширные его земли были поделены между эстонскими крестьянами. На этой самой лесопилке отведали впервые физического труда и офицеры-белогвардейцы, хотя подавляющее число рабочих составляли российские солдаты кавалеристы (Лейб-Гвардии Конногренадерского полка). Положение было для нас ново и необычайно, тем более, что среди работавших офицеров один оказался однополчанином графа Ш., владельца лесопилки.

По воскресеньям все офицеры, а также и управляющий лесопилкой, приглашались графом к завтраку в усадьбу. Управляющий здесь отступал на второй план, тогда как на лесопилке он был полновластным хозяином над всеми рабочими, в том числе и над воскресными гостями графа. И вот пришла как-то управляющему мысль сократить ставки заработной платы. Ответом была дружная забастовка солдат и офицеров, а также и эстонских технических работников. В виду того, что забастовка не носила, разумеется, политического характера, вновь обретенные рабочие имели полную возможность сделать соответствующие выводы о независимости от политики экономической борьбы. Этот первый урок был преподан уже так давно, и каждый участник его при желании уже тогда смог кое-что забыть и в то же время кое-чему научиться. Справедливость требует отметить, что вопрос о разрешении на труд иностранцев в Эстонии тогда далее не поднимался.

Это и понятно — ведь эстонцы входили раньше в царской России в общероссийскую семью народов, где все имели равные права на труд и человеческое достоинство. Хождения по мукам и унижения по испрашиванию разрешений на труд пришлось вкусить позднее в странах более старой и опытной демократии, испытанных носительниц Великих Принципов и прав Человека и Гражданина!

Однажды работающими были замечены меры чрезвычайной охраны железнодорожного пути. Выяснилось, что ожидается проезд специального поезда из красного Петрограда. И действительно, вскоре был пропущен железнодорожный состав с салон-вагоном посредине: это советский народный комиссар Красин[236] уже ехал ТОРГОВАТЬ в просвещенную Европу, перед которой еще так недавно целые поколения интеллигентных россиян рабски, не рассуждая, низкопоклонствовали.