Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Едва ли не каждый попавший в беду писатель или ученый считал естественным немедленное обращение за помощью к Горькому; лучшее подтверждение этому можно найти, пожалуй, в воспоминаниях Иванова-Разумника, критика, который всегда выступал против марксистского подхода в литературе и был в числе тех, кто читал Горького «правительственным лакеем» Иванова-Разумника не раз арестовывали по ложным обвинениям, и он не мог, даже выйти из тюрьмы, продолжить исследовательскую работу. Оказавшись в столь сложном положении, он попытался обратиться с письмом к Горькому, объяснив свою ситуацию. Иванов-Разумник в воспоминаниях убеждает, что письмо его передали Горькому лично в руки; ответа на него он не получил. Уже это укрепило критика во мнении, что Горький просто лакей, не питающий никакого интереса к «жизненным мелочам». Чего не мог ни понять, ни принять в расчет человек, оказавшийся в положении Иванова-Разумника, так это растущей беспомощности Горького при Сталине. Писатель начал мучительно осознавать, что имеет дело уже не с Лениным, да и ситуация в целом отлична от раннего советского периода. Сталин всегда искал повода, чтобы публично польстить Горькому, и в советской прессе не стихала компания по демонстрации дружбы великого вождя и Горького, которого к той поре уже не упоминали иначе как с титулом «великий пролетарский писатель и гуманист». Широкую огласку получила собственноручная надпись Сталина на сказке Горького «Девушка и смерть», гласившая, что эта простая легенда сильнее «Фауста» Гете. Фотокопия странички с надписью Сталина воспроизводилась во многих советских книгах, посвящённых Горькому. Ленин в своей критике был всегда беспощаден, высказывал свои замечания в глаза Горького, но делал всё, чтобы выполнять просьбы Горького, заступавшегося за многих людей. Сталин же в глаза льстил — и вредил, где только мог, старанием Горького помочь писателям. <…>. В любом случае <Горький> явно страдал от необходимости постоянно кланяться в ножки Сталина. Позднее письма Горького выдают нарастающее чувство беспомощности. «Виноват пред вами — не ответил на письмо ваше по поводу Ленинград<ского> изд<ательства> писателей. И сейчас не могу ответить, ибо И<осиф> В<иссарионович> в — отпуску, а без него толка не добьешься».

Дэн Левин[LEVIN] воспроизводит в своей книге любопытную сцену, описанную одним писателем. В комнату незаметно скользнул секретарь Горького и сказал: «Иосиф Виссарионович на проводе». Горький вскочил, проворно направился к двери. Потом, как говорит вспоминавший эту сцену писатель, он опамятовался: он ведь Горький — и замедлил шаг [УАЙЛ (II). С. 113–114].