Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Русская революция низвергла немало авторитетов. Её мощь выражается, между прочим, в том, что она не склонялась перед «громкими именами», она их брала на службу либо отбрасывала их в небытие, если они не хотели учиться у неё. Их, этих «громких имен», отвергнутых потом революционеры, которые только тем и замечательны, что они старые. Мы боимся, что лавры этих «столпов» не дают спать Горькому. Мы боимся, что Горький «смертельно» потянуло к ним, в архив. Что ж, вольному воля!.. Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов[106]

.

Горький же больше всего на свете ценил живую жизнь, в которой он, непременно, должен был звучать «громким именем»! Владислав Ходасевич, входивший в начале 1920-х годов в ближайшее окружение Горького, писал:

В 1921–1928 годах Горького смущало и тяготило полуопальное положение буревестника революции, принужденного жить за границей на положении чуть ли не эмигрантском. Ему хотелось быть там, где тврится пролетарская революция. Сталин, расправившийся с его недругом Зиновьевым (имею в виду не казнь Зиновьева, а его предварительную опалу), дал Горькому возможность вернуться и занять то высокое положение арбитра по культурным вопросам, которого Горький не мог добиться даже при Ленине. Сама личность Сталина, конечно, ему в высшей степени импонировала. <…> Несомненно, он льстил Сталину не только в официальных речах и писаниях [ХОДАСЕВИЧ].

Итак, не желая быть списанным в архив, Горький посчитал за лучшее найти путь к сердцу человека, в котором, по словам его приятеля Анри Барбюса, как ни в ком другом были «воплощены мысль и слово Ленина».

Переписка со Сталиным — тому бесспорное свидетельство. Вот примеры славословия в адрес Сталина из писем Горького к нему: