Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Существует ли у нас Леон Дрей и «все другие бесчисленные уроды портретной галереи Юшкевича?» — спрашивает Жаботинский и отвечает решительно: «Наивный вопрос. Неужели мы, евреи, так-таки и не „представлены“ ни в том сословии юных красавцев, которое живет на заработки проституток, ни в цехе торговцев живым товаром? А дурные болезни существуют или нет? В витринах на главной улице их, понятно, не показывают. А вы сходите в клинику…» В еврейской клинике кого только нет! От «союза воров-евреев» до типа, которого даже Юшкевич, насколько помню, успел лишь мимоходом коснуться, так как расцвел он уже после войны: еврей-чекист, еврей-палач или подстрекатель палача.

<…> «Не следует от всего этого „шарахаться“. Во-первых, тут совершенно нечего — ибо некого — стыдиться. Уж пред соседями-то краснеть абсолютно нечего. Один пастор в Уайтчепеле, произнося речь перед евреями, сказал так: „С глубоким сожалением вижу, что нравственный уровень среди евреев с каждым годом падает. Вы, друзья мои, становитесь все хуже да хуже. Вы почти уже стали такими же скверными людьми, как ваши соседи христиане“. <…> Правду писал Юшкевич. Не всю правду, я согласен; но и не брал он на себя такой энциклопедической задачи. Если угодно, он делал ту же работу, которую делали мы, сионистские публицисты его времени. Мы тоже не писали „всей правды“ об ассимиляции. Как во всяком массовом явлении, было в ней много сторон прекрасных и возвышенных: но их мы обходили, а вытаскивали на свет Б-жий только стороны отрицательные — и были совершенно правы, ибо наша миссия была бороться против развала и дезертирства. Юшкевич, хотя ни к какой партии не приписанный, никакой миссии не присягнувший, инстинктивно служил тому же устремлению своего времени. Он прошел через разрушенное гетто и сфотографировал развалины; проследил яд ассимиляции до последних, до клинических последствий его действия; проделал работу мучительную и громадную по общественной ценности; и от тех, для кого (и уже в последние годы вполне сознательно) работал, т. е. от нас с вами, самодовольных борцов за новое еврейство, не получил ни слова признания».

Заканчивает Жаботинский <свою статью — по существу некролог — М. У.> изъявлением надежды, что перевод на идиш приблизит Юшкевича к еврейскому читателю, который ощутит его «евреем, писавшим о евреях для евреев». «Тогда Юшкевич добьется своего заслуженного места в ряду писателей — граждан нашего народа и поколения: правдивый и скорбящий обличитель того процесса, который называется ассимиляцией и грозит превратить еврея в насекомое без крыльев, в сгусток обнаженных аппетитов, если не остановит его переворот национального возрождения; и потому — один из крупных и серьезных воспитателей народа на пороге возрождения» [МАРКИШ Ш.].