Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Как бы возражая ему, Михаил Гершензон в своем письме к Василию Розанову от 18 января 1912 года выказывал противоположную точку зрения:

всякое усилие духа идет на пользу людям, каково бы оно ни было по содержанию или по форме: благочестивое или еретическое, национальное или нет, если только оно истинно-духовно; постольку же идет на пользу русскому народу всякое честное писательство еврея, латыша или грузина на русском языке. Больше того: я думаю, что такая инородная примесь именно «улучшает качество металла», потому что еврей или латыш, воспринимая мир по особенному — по-еврейски или по-латышски, — поворачивает вещи к обществу такой стороной, с какой оно само не привыкло их видеть. Вот почему, сознавая себя евреем, я, тем не менее, позволяю себе писать по-русски о русских вещах [ПЕРЕПИСКА РОЗ-ГЕРШ. С. 228].

Переписка Розанова с Гершензоном [ПЕРЕПИСКА РОЗ-ГЕРШ] является яркой иллюстрацией точек зрения с двух сторон — русской (охранительской) и еврейской (ассимилянтской[186]

), в дискурсе на тему «Евреи в русской культуре» и «Русский еврей»[187].

Для уточнсения позиции русско-еврейских деятелей культуры того времени в вопросе об использовании ими русского языка приведем мнение

Выдающ<его>ся русско-еврейск<ого> мыслител<я> Аарон<а> Штейнберг<а> <…>, который владел не только ивритом и идишем, но и русским, немецким, английским, французским языками. Он совершенно свободно чувствовал себя в стихии немецкого языка и философии. Но русский язык ему, рожденному в России и получившему образование в классической русской гимназии, одному из ведущих организаторов Вольной философской ассоциации в Петрограде в 1919–1922 гг., был особенно близок. На нем он написал важнейшие свои философские и литературные произведения. Чрезвычайно показательны в этом отношении его высказывания о русском языке: «Пишу по-русски, на языке, сопровождающем меня и сопровождаемом мною с самого начала моего сознания, сознания моего Я. В его объятиях сердце мое легко согревается, в выемках его, в мягких его складках и наслоениях я нахожу удобные углубления для самоощущения и даже более требовательного самоощупывания» [СОЛОНОВИЧ Л. (I)].

Показательно, что Горький в этой полемике однозначно взял сторону Жаботинского — см. его письмо к Пятницкому от 20 мая 1908 года с Капри, где он прямо говорит:

Публицистика Тана не токмо истерична, но и неумна, в доказательство чего сошлюсь на полемику с Жаботинским, — который, добавим, помимо всего прочего заявил также, что евреи пока ничего не дали русской литературе, а дадут ли много впредь — не ведаю [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 128].

А вот еще один пример реакции на статью Корнея Чуковского — уже стана русских символистов. Литературный критик и переводчик Зинаида Венгерова писала К. И. Чуковскому (22 января 1908 года):