Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

О Вашей статье в прошлый понедельник неприятно говорить — как о каком-то неприличном поступке человека, с которым привык считаться как с корректным знакомым. Поднять с пола оплеванное, гадкое орудие национальной вражды и биться им — рядом с Бурениным и осененным его крестом (да и крест ли это!) — чтобы свалить с ног какого-то Юшкевича? — да еще в Ваши горячие молодые годы!.. Разве можно комментировать такой поступок? Бедный Шолом Аш! Ведь всерьез, перед лицом большой литературы, вы его не любите. Я это знаю — и понимаю, так же как и одобрение его в надлежащих пределах. Но Вам он понадобился, чтобы замахнуться им как дубиной на других. Жаль молодой литературы, жаль — действительно, искренно жаль, — что Вы способны на такую маленькую пошлость [ИВАНОВА Е. С. 155].

Но обвинения благородной литературной дамы, как показало время, были беспочвенными. Талантливый литературный критик Чуковский, как говорится, зрил в корень. Еврейская активность на русской литературной сцене и в частности ее яркий представитель Шолом Аш, действительно, вызывали у русских писателей либерально-демократического лагеря глубоко неприязненные чувства. Нужен был только подходящий случай, чтобы они бурно выплеснулись наружу. И он не заставил себя ждать, явившись в форме так называемого «Чириковского инцидента», — см. [ТАРН], названного так по имени одного из главных его участников, писателя и драматурга из горьковского круга товарищества «Знание» Е. Н. Чирикова, автора декларативно юдофильской пьесой «Евреи» (1904 г.), имевшей большой успех на театральной сцене России, Германии и Австро-Венгрии. Правая, националистическая печать обвиняла Е. Н. Чирикова в «тайном иудействе», ходили слухи о готовящемся на него покушении со стороны членов черносотенных организаций [КЕЛЬНЕР]. И вот такой человек вдруг дал повод быть обвиненным со стороны еврейских коллег в антисемитизме!

Страсти разгорелись, в сущности, на пустом месте, но запальчивость, с которой велась полемика в печати и частной переписке, свидетельствовала о высоком градусе накопившейся в русском литературном сообществе досады и раздражения в связи с энергичным вхождением в него «чужеродной прелести».

Суть инцидента состояла в том, что 18 февраля 1909 года в петербургской квартире актера Н. Н. Ходотова[188]

в присутствии большого числа видных представителей литературного сообщества происходило авторское чтение русскоязычного варианта пьесы еврейского писателя и драматурга Шолома Аша «Голубая кровь» («Белая кость»). Пьеса эта, написанная на идиш, представляла собой бытовую драму из еврейской жизни. После чтения — а, надо отметить, что Шолом Аш, будучи польским евреем, весьма плохо говорил по-русски, да и перевод был сделан не ахти как — началось обсуждение пьесы. Все выступавшие дружно хвалили автора, пока слово не взял Е. Н. Чириков, позволивший себе заметить, что его лично удивляет такое восторженное отношение присутствующих литературных критиков к чисто «бытовой» пьесе, в то время как он сам в их статьях нещадно критикуется именно за «низменное бытописательство».

Пьеса прекрасная, но вот что меня удивило здесь: один из объявивших смерть быту, г. Дымов, не только перевел эту исключительно бытовую пьесу, притом далеко не с демократическими тенденциями, а еще произнес хвалебное слово. Другой могильщик быта, похоронивший нашего великого национального художника Репина, теперь изо всей мочи хвалит бытовую пьесу[189]. А третий[190], не читавший пьесы, превозносит автора и его бытовую пьесу. Что ж, господа, это значит? Может быть, наш русский быт умер, а еврейский не может и не должен умирать? [КЕЛЬНЕР].