Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Горьковский ответ — классическая иллюстрация того, насколько глубоки и неподдельны были юдобоязнь и юдораздражение даже у юдофильски настроенных русских писателей. <…> «Последние крики», которые, по терминологии Горького, экспортировали в Россию <те> еврейские авторы <…>, для кого «вселенское» не сводилось к «родному», а скорее «родное» выступало в роли «вселенского», <как, например, Дымов>, являлись неопровержимым литературным фактом [ХАЗАН (I). С. 74].

Итак, к моменту возникновения «Чириковского инцидента» полемические эмоции юдораздражения в русском литературном сообществе достигли, так сказать, точки кипения. Именно этим объясняется редкий факт его заединства: русско-еврейских писателей поносили и кондовый «охранитель» Буренин, и символист Андрей Белый, который, по мнению Марка Алданова был:

В модернистской литературе <…> бесспорно лучший во всех отношениях (письмо Алданова — Бунину от 26 июня 1922 года [ПЕРЕПИСКА БУН-АЛД]),

и независимый прогрессист-скептик К. Чуковский, и ведущие реалисты-бытовики Горький и Куприн.

Александр Куприн — один из самых знаменитых в то время русских прозаиков, создававший в своей прозе глубоко трогательные образы евреев, писал 18 марта 1909 г. своему другу, литературоведу Федору Батюшкову: