Горький хлеб истины

Из палатки выходят Кирееваи Цаца. Они видят целующихся Веру и Савинова; Киреева отворачивается.

Киреева (к Цаце). Я все поняла.

Савинов отрывается от Веры и убегает.

Продолжайте выполнять обязанности дежурного по госпиталю.

Цаца. Слушаюсь! (Кидает многозначительный взгляд на Веру и уходит.)

Вера (смущенно). Товарищ майор медицинской службы, разрешите обратиться?

Киреева. А-а, новоявленная Дульцинея! Обращайся. (Садится на скамейку, оглядывается.) День-то сегодня какой тихий. На удивление. Даже сиренью пахнет.

Вера. Точно, Анна Ильинична, пахнет… И с передовой ни одной машины нет…

Киреева. Все ясно! И ты просишь, чтобы я освободила тебя от дежурства?

Вера. Ага. (Обрадованно.) А как вы догадались?

Киреева. По твоему серьезному, глубокомысленному выражению лица. (Смотрит строго, вопрошающе.) Ты давно любишь этого лейтенанта?

Вера. Мне стыдно, Анна Ильинична!.. Но на войне день засчитывается за три.

Киреева (вздыхает). Нет, любить никогда не стыдно. (Помолчав). Если, конечно, это действительно любовь.

Вера (взволнованно). Действительно, Анна Ильинична! Знаете, как люблю!.. Ну вот… будто все вокруг совсем другим стало! И этот день, и лес… И люди совсем другие!.. И я другая!.. Ну… не знаю, как сказать. А он, Володя, такой славный!..

Киреева. Какой?

Вера. Ну, характер у него славный.

Киреева (насмешливо). Характер… Девушки ни о чем так поверхностно не судят, как о характере своих женихов… А он-то тебя искренне любит?

Вера. Ой, знаете, как любит!

Киреева (смеется). Откуда же мне знать? Только имей в виду, если слишком умно говорит о любви, тогда еще не очень влюблен… Вот когда языка лишится… (Взмахнув рукой.) Ну, ладно, Дульцинея, освобождаю тебя от дежурства, а остальное уволь — не в моей власти.

Вера (чмокает Кирееву в щеку). Спасибо, спасибо, Анна Ильинична! (Убегая.) Пойду скажу Володе.

Киреева

(смотрит вслед). Милая, славная девушка… Да пусть будет у тебя счастье…

Появляется Ступаков.

Ступаков. Ну, что вы, Анна Ильинична, скажете на такое: начальник банно-прачечного отряда спрашивает, нельзя ли сделать аборт его кастелянше на седьмом месяце беременности. По-моему, он сумасшедший! Я ему так и сказал: вы с ума спятили… А кто это так помчался?

Киреева. Дочь ваша, Иван Алексеевич.

Ступаков. Случилось что? (Берет со стола газету.)

Киреева. Думаю, да. Случилось.

Ступаков (разворачивает газету). А именно?

Киреева. А именно — влюбилась.

Ступаков. Серьезно?

Киреева. Да, кажется, очень серьезно.

Ступаков (не отрываясь от газеты). Прекрасно, прекрасно. В ее возрасте любовь — это песнь души. А душа, так сказать, куется в страстях и сомненьях… Важно только, чтоб чувство не ослепляло разум и объект был достойным.

Киреева. Объект, как вы изволили выразиться, — прославленный разведчик. Может, приметили в команде выздоравливающих лейтенанта с орденом и медалью? Если нет — надо познакомиться. Хороший зять будет.

Ступаков (испуганно отрывается от газеты). Что?! Как это зять?! Вы что? Все это серьезно?.. Нет, нельзя так шутить над отцом, у которого одна дочь и больше никого…

Киреева (закуривает). Вы слепец, Иван Алексеевич. Дочь ваша светится от счастья как солнышко!

Ступаков. Да вы шутите! Но… но она мне ни слова…

Киреева. Истинное чувство всегда безмолвно.

Ступаков (взволнованно). Какое может быть чувство? Война, кругом кровь льется!.. Сколько кладбищ уже оставил за собой наш госпиталь, да и каждый медсанбат.

Киреева. Конечно, война не лучшая пора для любви. Но и она тут не властна.

Ступаков (нервно ходит по сцене). Она же еще девчонка! Откуда вдруг все это? Здесь какая-то…

Киреева. Родители последними замечают, когда их чада далеко уходят за порог детства.

Ступаков. Нет, Анна Ильинична, ваши очки мне не по глазам. Все это пустое. Дочь у меня одна. И я в ответе за ее судьбу хотя бы перед памятью покойной жены.

Киреева.

Извините, Иван Алексеевич. Считайте, что я вам тут не советчица…

Ступаков. А жаль… Я хотел бы…

Киреева. Разрешите идти на обход?

Ступаков. Что ж, идите, пора.

Киреева уходит.

(Сидит молча, затем раздраженно.) Любовь. Чувства. Зять… Черт знает что! (Барабанит пальцами по столу.) Зять хочет взять. Тесть любит честь… Тьфу!

Появляется Вера, испытующе смотрит на отца. Тот поднимает голову.

Вера (с робостью подходит к столу). Пап, я что-то хотела тебе сказать…

Ступаков (строго). Я уже в курсе… Последним узнал. Но все-таки узнал. Прослышал, так сказать… (Встает, выходит из-за стола.) Что ж ты молчала? Я понимаю: молчание — золото. Но слово все-таки тоже благородный металл — серебро. Особенно в подобном случае.

Вера. Пап, отнесись к этому серьезно.

Ступаков (с притворством). А как же иначе?.. Когда речь идет о важных делах, я — воплощение серьезности.

Вера. Пап… Мы с Володей… любим друг друга и решили…