Горький квест. Том 3

– Любови? – уточнил Назар голосом, полным сомнения. – Что это означает?

– Здесь написано: «Любови из «Последних» из меня не получилось». Владимир был весьма нетрезв, поэтому кавычками пренебрег. И что должна была подумать несчастная сотрудница, которой поручили перевести текст из рукописного вида в читабельный, когда она прочитала «Любови из последних из меня не получилось»?

– Вероятно, она решила, что либо автор рукописи тронулся умом, либо сама она устала и плохо соображает, – предположил я.

– Вероятно, – согласился Эдуард. – В любом случае она попыталась придать фразе хоть какой-то смысл. Для того чтобы расшифровать эти каракули полностью адекватно, нужно быть досконально знакомым с текстами Горького, а от сотрудников вашей американской фирмы вряд ли справедливо ожидать такого. Речь идет о разделе, касающемся пьесы «Старик», поэтому человеку постороннему никак невозможно догадаться, что слово «последних» обозначает название произведения. Мы совсем недавно работали с пьесой «Последние», поэтому могу с уверенностью утверждать, что речь идет о Любови, горбатой дочери Коломийцевых.

– Как же вы догадались? – восхитился я.

Назар рассмеялся своим дробным журчащим смехом.

– Ты бы видел эту картину, Дик! Мы с Наташей отсоревновались, Галия разбирает ошибки, а Эдик уткнулся в свой блокнотик, куда он очки записывает, и все бормочет, бормочет строчки из той песни, с которой мы начали сегодня: «Последнее – богу, последнее – это не в счет… Последнее – богу, последнее – это не в счет…» Марина стоит рядом, млеет, тает, а он ничего не замечает, бормочет, как ополоумевший.

Я испугался, что пассаж насчет Марины прозвучал грубовато и доктор может обидеться или смутиться, но Эдуард, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. Во всяком случае, никакой эмоциональной реакции с его стороны я не заметил. То ли он толстокожий, то ли циничный, то ли просто не обидчивый.

– И вдруг как подскочит! – азартно продолжал Назар. – С подоконника спрыгнул, блокнотик в карман засунул и говорит: «Назар Захарович, вы выиграли, пойдемте скорее к Дику, мне нужно кое-что посмотреть». Марина как стояла, так и замерла с раскрытым ртом. Ты уж, Эдик, поосторожнее с девушками-то, нельзя так, они нежные, обижаются легко.

– Я ей ключ дал, – абсолютно спокойно ответил Качурин. – Она меня дома дождется. Не знаю, в курсе ли вы, но я приходил послушать, когда Виссарион Иннокентьевич и Ирина читали «Последних», я тоже присутствовал, так что с текстом ознакомлен.

– В курсе, а как же, – насмешливо протянул Назар. – Мы тут обо всем в курсе, сынок, мимо нас не проскочишь, хоть мы и богадельня.

Похоже, смутить Эдуарда или сбить с толку – задача не для каждого. Он продолжал говорить невозмутимо и ровно, словно зачитывал доклад.

– Так вот, в самом конце пьесы, когда умирает Яков Коломийцев, Любовь говорит: «Только так можно уйти из этого дома… Одна дорога…» А ее младший брат Петр подхватывает: «Другая – смерть души…» Вот о чем писал Владимир! Эти две реплики дают ответы на два вопроса сразу. Первый: почему фраза о последней любви оказалась рядом с перечислением персонажей, на которых Владимир считает себя похожим? Ответ: потому что Любовь Коломийцева тоже стремится вырваться, но видит для себя только одну дорогу – в смерть. Этим аргументом мы подпираем версию о попытке суицида. Второй вопрос: почему, анализируя пьесу «Последние», Владимир так много рассуждает о дорогах, которые мы выбираем? На первый взгляд, складывается впечатление, что он мыслями перескочил с Горького на О’Генри, но это не так. На обсуждении я не присутствовал и «Записок» в этой части не читал, но Назар Захарович, пока мы поднимались к вам на пятый этаж, рассказал мне об этом и о том, что вы считаете, будто уход в тематику «дорог» есть не что иное, как проявление сильного опьянения. Теперь мы можем с уверенностью утверждать, что, хотя Владимир был действительно сильно пьян, от пьесы он не отклонился. Любовь видит одну дорогу, ее брат Петр – другую, он говорит о смерти души, то есть либо об умышленном безразличии и цинизме, либо о пьянстве. И весь посыл мысли Владимира, как представляется, можно интерпретировать следующим образом: я пытался пойти по одной дороге, хотел умереть, покончить с собой, но не получилось, и у меня остается только другая дорога – пить и ни о чем не думать.

Я не мог не признать, что рассуждения доктора Качурина отличались изяществом и убедительностью. Что ж, еще один кусочек пазла встал на место.

– Господа, вы, по-моему, увлеклись и забыли обо мне, – с упреком сказал Назар. – Я, конечно, с наслаждением поучаствую в вашей дискуссии, но хотелось бы понимать, о чем мы тут рассуждаем.