Город Че

– Собаки что ли? – испугалась пухлощёкая студентка.

– Может, птицы выклевали? – проговорил низенький квадратный дядька в коричневом пальто, похожем на плед. Он сказал это так безразлично, как будто фильм смотрел.

– А, Евгений Феофелактович, – потянулся к нему Елисей. – Здравствуйте, тоже у дверей топчетесь, – он тряс руку знакомца с неприятным возбуждением и был похож на пса, молотящего хвостом при виде хозяина.

– Придётся подождать, раз такое дело, – процедил мягкий квадрат.

Оперативники разглядывали что-то под своими ногами.

«Чего они возятся», – думал Елисей Андреевич, поглядывая то на полицию, то на Евгения Феофелактовича. «Слава Богу, хоть опоздание не засчитают, вот начальство тоже здесь».

Город, уже взбудораженный непонятными звякалками, после странного происшествия у художественного музея вконец испугался. Люди отказывались пускать детей в школу. Некоторые не выходили на работу.

По местному телевидению выступил мэр. Мэр – здоровый лоб из бывших бандитов, рыжий, в оспинах, говорил сурово, по-заводскому:

– К нам в мэрию поступают многочисленные обращения граждан по поводу какой-то чертовщины, – он постукивал рукой по жёлтому столу. – С уверенностью отвечаю, что никакой чертовщины в городе нет. Если кто-то сомневается, может лично сходить в церковь и выпить там святой воды, чтобы не мерещилась всякая ерунда. У нас – тьфу-тьфу-тьфу – всё в порядке. Коммунальные системы работают. Общественный транспорт ходит исправно. А всякие мистические настроения можно объяснить только массовой истерией. Поэтому я постановил в каждом районе города открыть пункты психологической помощи. Там будут сидеть высоко… – мэр мотнул головой, – квалифицированные специалисты из отдела по работе с общественностью. Эти молодые девушки…

Елисей Андреевич заработался. В его кабинете, с высоченными потолками и печью, в углу шумел полудохлый компьютер. За большим стрельчатым окном, в мокрой темноте было холодно и жутко. Домой идти не хотелось.

У двери кабинета притаилась шершавая тишина. Пустой музей вздыхал. Старое, больное здание чуть слышно стонало.

Елисей Андреевич оторвался от экрана, на котором развалилась полуголая женщина, и прикоснулся к белёной стене. Казалось, это кожа. Вдруг ему почудилось, что стена заговорила:

– Шшшшш, тише, не тормошши…

Он одернул руку, тряхнул головой. Осмотрелся.

В соседнем зале спали гипсовые статуи: голые боги, женские бюсты и выразительные лица стариков. Чутко дремали застенчивые подлинники. Казалось, между перегородками, по узким проходам летает что-то неуловимое, дымчатое. Казалось, кто-то тихонько посмеивается:

– Хи-хи-хи…

Под потолком отважно мигал красный огонек. Но ему не под силу развеять мрак.

– Ты хочешь знать моё мнение? – по лицу майора ползли оранжевые и красные полосы.

Оперативница кивнула, вытаскивая шпильки. Жухлые жёлтые волосы упали на плечи, обтянутые курткой из кожзама.

– Я думаю, убийство произошло из-за ревности, – огненная щека офицера чуть заметно дёрнулась.

Девушка молчала. Она вертела и гнула шпильку тонкими пальцами.

– Ты женат?

Щека майора дёрнулась сильнее. Оперативница мягко улыбнулась. Она засунула руки в карманы куртки и закрыла глаза.

Елисей Андреевич медленно, с усилием поворачивал ключ в замке. Замок заедал. Он вышел через черный ход: у парадного до сих пор пестрели ленты ограждения.

Сверху, сквозь рваные быстрые облака просвечивал огромный рыбий глаз – луна. Человечек суетился в круге яркого света, как под прожектором.

Часы на театральной башне пробили двенадцать. Каждый удар отскакивал от стен, словно теннисный мячик.

Между кирпичами, на уровне руки, воюющей с ржавым замком, что-то шевельнулось.

Чёрные точки, чёрные полоски, красное брюшко, длинные лохматые лапки…

Лапки мягкие и тонкие, похожие на усики. Лапки щекочут, морозят. Все выше и выше…по коже…

Он притих, затаился, не мог дышать, не мог пошевелиться. Страх липкой ладонью гладил его по взмокшему лицу.

– Шшшш, – шипели твари. – Шебаршат, шебаршат…

– Они шебуршат, – повторял Елисей Андреевич. – Они по мне шебуршат.

И тут что-то тяжелое опустилось ему сзади на плечо. Затылок словно окатило ледяной водой. У самого уха почудился сухой, жаркий шепот:

– Вы не знаете, в каком году построены эти дома?

Башня рухнула

Улица Чкалова совсем не похожа на улицу – панельные коробки кончались где-то на её середине, а дальше – до самого завода – бетонный муравейник, гаражи. В грязных бензиновых лужах гнили покрышки, мокли пластиковые бутылки, подмигивало битое стекло.

В слепых окнах домов отражались облака и упругие дымы – задранные трубой кошачьи хвосты.

По костоломке на гнутом велике катился небритый мужичонка в пыльнике и жёлтых очках. Он старался держаться обочины.

У подъездов, опустившись по щербатой стене на щербатый асфальт, сидели старые урки. Один из них – тощий (его колени были настолько острыми, что походили на иголки), тёмный – заливался сухим, надсадным кашлем. Всё его тело, завёрнутое в ватник, сотрясалось. В руках то и дело подпрыгивала изогнутая палка, увенчанная отполированным набалдашником, – головой обезьяны.