Город Дождя

часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют

вместе с прошлогодней листвой.

Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним

почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня

привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он

властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму

всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы

поправить макияж. Он подошёл сзади и обнял меня, а потом сказал, глядя на наши

отражения: “Мы боги”. Мой двойник улыбнулся ему, слегка прикрыл глаза и медленно

повторил его слова. Вадим признавался мне, что все его девушки, которых было немало,

быстро надоедали ему, но со мной у него всё обстояло иначе. По его словам, он видел во мне

продолжение себя, свою часть, своё отражение. Когда он в очередной раз заявил, что мы с

ним одной крови, я рассказала ему про ту песню и погибшего мальчика, а он просто

рассмеялся. Я знала, что так будет. Знала, что для него любое проявление совести –

непозволительная слабость. Я не ждала другой реакции – лишь надеялась, что этот смех не

ранит меня. Но он ранил, и я ушла от Вадима в тот же вечер. Он постоянно ревновал меня и

твердил, что никогда не отпустит. Об этих словах теперь иногда напоминает небольшой

шрам возле губы, но всё-таки он не сумел удержать меня, и это было моей маленькой

победой в поисках себя.

Когда я вышла из подъезда, начался дождь. К счастью обычный, и я впервые обрадовалась

ему. Была уже глубокая ночь, а по городу не ходило такси, поэтому мне не оставалось

ничего другого, как, прихрамывая, идти до дома пешком в надежде на скорое превращение.

Вдали кто-то играл на гитаре, и грустная мелодия гармонично вплеталась в музыку дождя. Я

растворялась в ней, и шла за этой мелодией, как Тесей за золотой нитью в лабиринте

Минотавра, до тех пор, пока музыка не смолкла, уступив место лаю бродячих собак.

– У тебя такой вид, что сам дьявол расплачется.

Ветер сидел на автобусной остановке с гитарой в руках. Кажется, у него появилось новое

хобби – издеваться надо мной. Хотела бы я разделить его веселье.

– Зачем ты вернулся? Вспомнил, что оставил в запасе немного шуток?

– Я сказал, что буду ждать тебя внизу. Ты забываешь всё стремительней, чем даже хотелось,

– ответил Ветер, указав на место рядом с собой.

Я приняла его приглашение и присела рядом.

– Сыграй ещё что-нибудь. Мне это очень нужно.

Ветер отложил гитару.

– Я играю не для всех.

Ко мне подбежала лохматая дворняга, уткнулась в коленку влажным носом, пристально

посмотрела на моего собеседника и убежала, виляя хвостом. Я с завистью проводила её

взглядом. Конечно, жизнь бездомной собаки не легка, и всё-таки она до конца останется

собой, сохранит естественность и внутреннюю цельность. Её прочный мир трудно

разрушить. Человек же изначально обречён на картонный макет мироздания, который он до

самой смерти вынужден неустанно подклеивать изолетной, придумывать на месте пустот

что-то нерушимое и вечное, потому что если изолента закончится, ему будет трудно выжить.

– Играешь только для себя? – спросила я, окинув взглядом безлюдные улицы.

– Если ты не видишь чего-то, это не значит, что этого нет.

Я мысленно повторила его слова. Похожие слова мне говорил Саша, когда в наших беседах

речь заходила о мире за гранью – я ставила под сомнение вопрос о его существовании.

Теперь, по крайней мере, я знаю, что за чертой что-то есть. Но этого мало. Я хочу знать

больше.

– Зачем ты ждал меня?

– Хотел пригласить тебя в одно место.

Ветер достал из кармана какую-то бумажку и протянул мне.

Это оказался билет в театр на спектакль “Гамлет”. Насколько я знала, в городе когда-то был

театр, но он недавно сгорел. Шутки не кончились. Представление начиналось через

пятнадцать минут в каком-то здании на Стеклянной улице.

– И как это понимать? В лучшем случае, я попаду туда к рассвету.

Ветер встал и знаком приказал мне сделать то же самое. Когда я поднялась, он зашёл за

спину и, произнеся что-то неразборчивое, закрыл мне глаза руками. Я ощутила сильное

головокружение и тошноту, а потом всё внутри сжалось, стало душно и жарко, возникло

такое чувство, будто во мне горят тысячи костров, через которые прыгают резвые черти под

хохот пьяных ведьм, славящих шабаш. В голове всплывали неясные образы и

отвратительные видения – чёрные пауки ползли по стенам, превращаясь в шипящих змей,

которые заползали в появившийся из пустоты мраморный гроб, заполняя его скользкими

кольцами своих длинных тел, потом картина стала меняться и возникла молчаливая траурная

процессия: лица шествующих были раскрашены – одни напоминали весёлых клоунов, а

другие походили на унылых мимов; вскоре они распались на куски сырого мяса, которые тут

же облепили большие красные мухи. Я закричала, но не услышала своего крика. Ветер убрал

руки, и всё сразу исчезло. Рядом с нами уже не было автобусной остановки. Мы находились

в совершенно другом месте. Это была Стеклянная улица.

– Вот мы и пришли.