Город Дождя

Мужчины представлялись Лексе тривиальными игрушками, которые быстро ей надоедали.

Она это не отрицала, охотно говорила со мной о романах прошлого и своей непостоянной

сущности. Лекса действительно была настоящей стихией. Её непостоянство

распространялось не только на отношения с мужчинами, но и на все сферы жизни. Если что-

либо заинтересовывало её, то она бросалась туда с головой, а спустя короткое время

демонстрировала к предмету своего страстного увлечения полное равнодушие, и неважно –

был ли это мужчина с его собственным живыми чувствами, или просто раздел во всемирной

истории. Однажды этот сильный и свободный дух, эта зрелая и умная женщина,

расплакалась при мне во время нашей беседы. Речь шла о неприступном мужчине, которого

она долго добивалась, про которого она думала, что он её судьба. Но как только он ответил

ей взаимностью, она сразу остыла к нему и в душе её снова воцарил холод. Лекса, словно

маленькая девочка, случайно разбившая вазу, смотрела на меня беспомощным взглядом и

просила помочь ей, молила спасти её, дать излечиться от её же собственной сущности. Но я

не знала, как склеить её прозрачный хрусталь, не знала, как ей помочь. Я не представляла,

что сделало её такой – личная катастрофа, чужая жестокость, а, быть может, сама природа. Я

не знала о ней большего, чем она позволяла узнать. Иногда мне кажется, что я вообще

участвовала в каком-то драматическом спектакле с талантливой актрисой. Как-то она сказала

мне: “Жизнь-это игра, в которой выигрывает всегда тот, кто несерьёзно относится к этой

игре. Учись нарушать правила”. Я не раз вспоминала эти слова здесь, слова этой жестокой,

холодной, эгоистичной, несчастной и как никто другой заслужившей сочувствия, женщины.

Я потеряла с ней связь, когда она внезапно решила уехать в Токио к какой-то дальней

родственнице. Она один раз звонила оттуда, а потом окончательно пропала. Позже я

выяснила, что и у дальней родственницы она задержалась ненадолго, но вот куда она делась,

уже не знал никто. В моём сознании Лекса осталась туманной красивой зарисовкой,

дождливым пейзажем с неясными очертаниями, слишком красивым и слишком туманным,

чтобы серьёзно вникать, что же там изображено на самом деле.

– Может, всё-таки поможешь освободиться? – наконец, спросила я, потерев занемевшую

руку. – Или в твои планы входит оставить меня на растерзание этому маньяку?

– Иногда нужно поднимать глаза вверх, – неожиданно сказал Ветер, – но нет большой тайны

в том, что необходимый предмет зачастую оказывается под носом.

Я быстро опустила глаза и увидела у себя на шее небольшой ключик. Странно, что я не

заметила его раньше. Сняв его, я отстегнула наручники и посмотрела на парня, чьё тело

безжизненно распласталось на полу.

– Он мёртв? – спросила я Ветра.

– Мне определённо нравится с тобой общаться, – сказал он, поднявшись с пола, – твои

вопросы бывают такими забавными.

Я не знала, как поступить, поэтому просто отстегнула его холодную руку от трубы и отошла

в замешательстве. Не могла же я тащить его на себе?

– Я сообщу о нём Грому. А сейчас я больше всего на свете хочу уйти отсюда.

– Неужели?

Я обернулась к Ветру. Он курил, прислонившись к шкафу.

– А ты думал, у меня есть желание сидеть в темноте с мертвецом в ожидании непонятно

чего?

– Именно. О чём ещё мечтать молодой девушке? – улыбнулся он, хотя глаза его остались

серьёзными. – Осмелюсь добавить - мёртвой молодой девушке.

Я проигнорировала его слова и вышла из комнаты. Ветер последовал за мной и, внимательно

глядя на меня, словно он чего-то ждал, плавно и не спеша закрыл за собой скрипучую дверь.

Я шла по коридору и вновь погружалась в картины прошлого, в сцены старого фильма,

которые иногда приходят на ум, крадут покой, будят разочарование, надежду, радость и

неумирающую боль.

После того, как Андрея не стало я творила разные глупости. У брата была своя рок-

группа, но я почти не общалась с её составом, поскольку в ней были парни гораздо старше

меня. Но когда Андрей умер, а Саша ещё был далеко, я стала часто бывать на репетициях его

группы. Напивалась до чёртиков, зависала на незнакомых квартирах с малознакомыми

людьми, растворялась под музыку гитар, чьё-то пение, смотрела на молодых девчонок,

должно быть, моих ровесниц, которые целовались друг с другом – конечно, с одной

единственной целью: привлечь внимание парней постарше, показать им какие они взрослые

и раскованные девушки. Мне нравилось ловить на себе взгляды, в которых читалось:

“очередная глупая малолетка, с которой можно неплохо провести время”, нравилось

чувствовать себя такой – глупой, пустой, беззаботной, а поэтому счастливой. Мне нравилось

играть такую роль, но всегда наступали минуты прозрения. Тогда я освобождалась от чьих-

то разгоряченных рук и, промурлыкав чужаку: “Я сейчас вернусь”, оказывалась в коридоре,

где наспех обувшись и схватив куртку, исчезала за дверью. А чуть позже, бредя по ночному

городу, в не зашнурованных ботинках, в надежде на то, что ещё успею до закрытия метро,

задавалась вопросами: “Что я искала там? Зачем был нужен этот спектакль? Зачем я так