Город и псы. Зеленый Дом

– А пепел долетел бы до самой Лимы, – сказал Хосе. – Но только надо было бы спасти Мангачерию.

– Еще бы, ясное дело, – сказал Обезьяна. – Уж мы бы что-нибудь придумали.

– Мне было лет пять, когда случился пожар, – сказал Хосефино. – Вы что-нибудь помните?

– Как он начался, не помню, – сказал Обезьяна. – А на следующий день мы пошли туда с ребятами из нашего квартала, но нас прогнали фараоны. Говорят, те, что первыми прибежали, растащили пропасть барахла.

– Я помню только, что пахло гарью, – сказал Хосефино. – И что виден был дым, и что много деревьев обуглилось.

– Пойдем попросим старика, чтобы он нам рассказал. Угостим его пивом, – сказал Обезьяна.

– Разве это не вранье? – сказала Дикарка. – Или они говорили о другом пожаре?

– Мало ли что болтают пьюранцы, девушка, – сказал арфист. – Не верь ни единому слову, когда они говорят про это. Чистые выдумки.

– Вы не устали, маэстро? – сказал Молодой. – Скоро семь, можно идти домой.

– Мне еще не хочется спать, – сказал дон Ансельмо. – Посидим, пока переварится завтрак.

Облокотившись на стойку, непобедимые уговаривали Чунгу: пусть она позволит ему посидеть с ними, что ей стоит, они только немножко потолкуют, пусть милая Чунга не будет злючкой.

– Все вас очень любят, дон Ансельмо, – сказала Дикарка. – Я тоже, вы мне напоминаете одного старичка из моих краев, которого звали Акилино.

Такие симпатичные, такие щедрые, – сказал арфист. – Они посадили меня за свой столик и угостили пивом.

Он вспотел. Хосефино вложил ему в руку стакан, он залпом осушил его и крякнул. Потом вытащил пестрый носовой платок, вытер лоб и густые белые брови и высморкался.

– Просим вас, как друга, старина, – сказал Обезьяна, – расскажите нам про пожар.

Арфист пошарил рукой по столу и, вместо своего стакана схватив стакан Обезьяны, одним духом опорожнил его. О чем они говорят, какой пожар? И он снова высморкался.

– Я был тогда еще ребенком и видел пламя с улицы Малекон. И люди бежали с дерюгами и с ведрами воды, – сказал Хосефино. – Почему вы не хотите рассказать нам, арфист? Что вам сделается, ведь прошло уже столько лет.

– Не было никакого пожара, никакого Зеленого Дома, – утверждал арфист. – Все это выдумки, ребята.

– Зачем вы смеетесь над нами? – сказал Обезьяна. – Соберитесь с духом, арфист, расскажите нам хоть самую малость.

Дон Ансельмо поднес два пальца ко рту, показывая, что хочет курить. Молодой подал ему сигарету, а Болас поднес спичку. Чунга погасила огни в зале, и солнечный свет потоком хлынул в окна и щели. На пол и стены легли желтые пятна, заиграли отсветы на кровле из оцинкованного железа. Непобедимые продолжали приставать к старику: это правда, что некоторые девицы обгорели? Правда, что дом подожгли гальинасерки? Он был в помещении? Отец Гарсиа это сделал просто по злобе или по религиозным мотивам? Правда, что донья Анхелика спасла Чунгиту, а не то она сгорела бы заживо?

– Все это сказки, и больше ничего, – уверял арфист. – Люди нарочно выдумывают всякие глупости, чтобы позлить отца Гарсиа. Пора бы оставить в покое бедного старика. А теперь, прошу прощения, мне надо работать, ребята.

Он встал и, вытянув руки, засеменил в тот угол, где располагался оркестр.

– Видите? Он, как всегда, придуривается, – сказал Хосефино. – Так я и знал.

– В таком возрасте уже размягчаются мозги, – сказал Обезьяна. – Может, он все забыл. Надо бы расспросить отца Гарсиа. Только у кого хватит смелости.

И тут раскрылась дверь и вошел патруль.

– Пройдохи, – проговорила Чунга. – Пришли выпить на дармовщинку.

– Патруль – это значит Литума и еще два фараона, Дикарка, – сказал Болас. – Они наведывались сюда каждый вечер.

II